Калиновый мост

Она ему ангелом казалась, хрупким, воздушным, точно из утренней дымки созданной. Такой же доброй и светлой, пронизанной лучами солнца. А он… На ее фоне Захар со своим безумием, которое продолжал прятать, реальным демоном воспринимался самим собою. Темным и невменяемым… Но как же он в ней нуждался! Больше всего в этой жизни! И как боялся, что исчезнет, убежит, если вслух будет правда произнесена…

Казалось, не надышаться ему этим воздухом, что рядом с Лэлей становился невыносимо ароматным и нужным! Не хватало кислорода! Этот жар под кожей, что исподволь постоянно тлел, то и дело грозя выжечь обоих до костного остова, когда падали изможденные в постель, не в силах расплести тела, потные, сотрясаемые невероятной дрожью общности и удовольствия.

Вот и сейчас: не думал вроде, помочь хотел, не в силах выносить, как она мучит себя, затягивая волосы так, будто наказывает за что-то… А стоило его жене податься назад, прижаться к нему спиной; достаточно было ему коснуться ее сладкой кожи, дурманящей его своей мягкостью и нежностью… Все! Все планы рассыпались прахом, отступая перед мгновенно вспыхнувшей потребностью сделать Лэлю своей неотделимой частью!

И Захар честно признавал, что уже не он управляет собственным телом, а чистые инстинкты.

Руки скользнули по нежной, горячей коже плавного живота, поднялись вверх, обхватив мягкую тяжесть груди. Ладони с жадностью, хоть и осторожно, накрыли вершины, придавив, тут же начав играть с сосками, заставляя сладко стонать его ненаглядную девочку, превращая их в твердые и острые пики, которые лишь сильнее хотелось стиснуть. Не давал себе воли в этом! Еще нежнее обвел груди, будто вычерчивая спирали на ее теле, вырвав новый стон у любимой. У Захара от каждого этого звука все вибрировало за грудиной. По спине безумная дрожь шла, будто щерились, порывали кожу кости, отростки позвонков острыми шипами наружу стремились, вспарывая ему тело, как боевая бронь из плоти мифических существ. А не помогло ни фига. Застряла в его сердце, как пуля посреди боя. Оскалиться хотелось! Ее вновь пометить, чтоб по всему телу, в самом запахе, в блеске глаз читалось — ему принадлежит на веки вечные!

Что ж, очевидно, что безумие никуда не делось! Но было до краев переполнено нежностью…

Поддался порыву, так и не прекратив ласкать, натирать, сладко терзать ее груди, надавил, подтолкнул Лэлю вбок и вниз. Заставил упасть на подушки, накрыл собою. Желание ее присвоить не становилось меньше, вот в чем беда, хотя уже сделал ее своей женщиной и женой… А все никак не мог унять зуда в руках, в голове, в пылающем жаждой животе и раскаленном сейчас, казалось, паху! Прорасти в нее этими чертовыми шипами-позвонками, чтоб неотделимая часть его самого! Чтобы на двоих одно и сердце, и нервы и эта сжигающая его ненасытность к обожаемой и бесценной!

В голове звенит от дикой нужды! В горле слово пламя пылает, рот полон слюной, как на самое желанное и изысканное лакомство, от которого хоть бы кусочек себе урвать… Нет! Все заглотнуть! Его!..

Укусил… Не выдержал, позволил себе самую малость от того, в чем нуждался. Прижал зубами нежную, словно шелковую кожу на затылке, под той самой копной волос, что так и не сумел заплести! Дать себе хоть это, чтоб дальше не зайти!

Стон Лэли громче, всем телом ощущает, как ее трясет, как вскидывает свои бедра вверх, стараясь плотнее к его телу прижаться… Тоже в него прорасти хочет, оплетая Захара стонами-побегами, как лозами дикого винограда, пробиваясь в его кожу и сведенные судорогой мышцы своими пальцами, трением тел, сковывая волю будто живыми, ластящимися к нему прядями, в которые зарылся лицом. Шумно дышат оба, заглатывая воздух, пропитанный ароматом смешавшейся общей потребности!

Ударил языком по тарахтящему пульсу на тонкой шее, что так беззащитно подставлена его темному зверю на растерзание! И новая волна дрожи по обоим проходит. А руки уже жадно шарят по ее плечам, дразнят, гладят, спускаются ниже, обводя пальцами тонкие и хрупкие ребра, щекоча и возбуждая больше, пока губы и зубы так и не дают воли затылку любимой. Знает, ощущает, как от каждого прикосновения слишком алчных пальцев, от этого давления зубов и языка распаляется жар в ее животе. Нет сил на контроль! Дышит так, будто и молекулы ее запаха не может пространству отдать. Языком и горлом затягивает в себя все более насыщенный, остро-пряный аромат страсти, растекающийся по мягким складкам трепетной влажностью. Сам уже добрался до этого потайного уголка, ненасытными руками! Гладит, придавливает, прижимает, играя с набухшей и чувствительной точкой, ловя, впитывая ее стоны, каждое движение и дрожь, все-все о Лэле рассказывающую!

И его член пульсирует, наливаясь кровью до твердости чертовых гор! В нее толкается, всем телом вдавливая в матрас!