Калигула

— Не прекратит. Ты не знаешь этого человека. Любого, кто кажется счастливым и довольным, он ненавидит. Император велел убить одного сенатора, потому что у него были густые, красивые волосы. По ночам он танцует по дворцу, переодевается Юпитером, Венерой, Исидой или Луной и спрашивает всех, чувствуют ли они, что перед ними бог. И горе тому, кто даст неправильный ответ: он может считать себя счастливчиком, если окажется на галерах или в каменоломнях. В основном его жертвы заканчивают жизнь на арене: им разрешают защищаться деревянными мечами, сражаясь с голодными львами. Только плебеи еще восторгаются Калигулой, но и с ними он уже не считается. Три дня назад во время обеда он приказал прямо в зале казнить двенадцать преступников, утверждая, что это возбуждает аппетит. Я долго не мог поверить, но теперь знаю точно — Калигула сумасшедший. Мы все служим жестокому, безумному тирану, который при любой возможности говорит: «Пусть они меня ненавидят, лишь бы боялись». Чем это может закончиться, Сабин? Что мы должны делать?

— Я не знаю. Возможно, мне самому придется в ближайшее время предстать перед императором; легат переложил решение на него.

И Сабин рассказал историю про Елену. Херея сочувственно положил руку ему на плечо.

— Тебе пришлось немало пережить, бедняга. И теперь ты хочешь оставить службу?

— Да, вероятно. Пока жду, чем закончится мое дело. А тебе еще раз спасибо за мужество и дружбу, пусть дяде Кальвию это и не помогло. Что бы ни случилось, ты всегда можешь на меня рассчитывать.

Сабин, как и было предписано, явился в преторианские казармы. Дежурный трибун просмотрел записи.

— Оскорбление и избиение беременной женщины на рынке… Вот это да, о чем ты думал? А еще из патрициев! Я передам твое дело императорской комиссии. Тебе дадут знать, когда и куда явиться.

Решения о мерах наказания за преступления, если они касались патрициев, император обычно принимал сам. Калигула, которого едва ли заботили государственные дела, имел слабость ко всему, что было связано с наказаниями, поэтому регулярно просматривал списки.

— Что у нас тут? — его указательный палец остановился на одном из имен.

— Корнелий Сабин, который в Эфесе ударил и оскорбил беременную женщину. Хочет добровольно уйти из легиона.

Калигула повернулся к Каллисту.

— Этот Корнелий Сабин не имеет отношения к Кальвию? Ты знаешь, этот богатый человек, который завещал мне часть своего состояния.

— Кальвий был обвинен в преступлении и добровольно выбрал смерть. В благодарность за то, что его сразу не схватили, он оставил тебе две трети состояния.

— И треть какому-то дальнему родственнику. Достань-ка акты.

Каллист развернул завещание и прочитал:

— Треть моему племяннику Корнелию Сабину, которому я также оставляю дом на Саларской улице.

— Он! — воскликнул император. — Я хочу видеть этого трибуна. Пригласи его в ближайшие дни к обеду, по-простому, без церемоний. А я между тем подумаю о мерах наказания.

Сабин рассчитывал на разговор в военном суде и немало удивился, получив приглашение от императора к обеду.

Калигула, следуя очередному капризу, пригласил в тот день только женщин, среди которых были Пираллия, Ливилла и жрица храма Исиды. Сам он появился очень поздно и выглядел так, будто только что проснулся.

Император без конца зевал, но тут же успокоил собравшихся за столом:

— Не вы, дорогие гости, заставляете меня зевать, а почти бессонная ночь, которую я провел в неустанных трудах на благо империи. И боги иногда устают. Это ведь не свойственно человеку — довольствоваться тремя-четырьмя часами сна? Сколько ты сегодня спал, Корнелий Сабин?

— Восемь часов, император.

Калигула победно оглядел гостей.

— Слышали? Уже из этого следует божественность моей природы. Сабин — трибун одиннадцатого легиона в Азии, прислан легатом в Рим для решения вопроса о его наказании. Но вас, женщин, это не касается, да и не заинтересует.

Он обратился к Ливилле.

— Что-то я давно не видел тебя, сестра. Как дела у твоего поэта? Он еще не отправился к Орку?

Ливилла ответила спокойно.

— Сенека по совету врача отправился в Альпы, потому что только горный воздух может ему помочь. Но надежда не велика…

— Жаль, он мог бы подарить миру еще столько книг… Впрочем, таких поэтов, как он, полно. Присмотришь себе другого.

— Предоставь решение мне. Тут я обойдусь без твоих советов.

Калигула улыбнулся:

— Прости, дорогая, не буду настаивать. Пираллия, ты не сыграешь нам что-нибудь на лютне?

— Нет, Гай, — дерзко ответила гречанка. — Я не люблю играть на пустой желудок.

Калигула рассмеялся, будто услышал очень веселую шутку. Он хлопнул в ладоши, и сразу же внесли блюда.

Ливилла между тем рассматривала Сабина, чьи пышные каштановые волосы и сверкающие голубые глаза немало возбудили ее интерес.

«В нем есть что-то юношеское, — думала она, — и в то же время чувствуется опыт общения с женщинами».