Калибр имеет значение?

– Вот я попала, – пробормотала Элис. – Тварь даже не взглянула на рану. Может, она пошла вызывать спасателей?

За дверью послышалось шарканье, глухо звякнули бубенцы из консервных банок. Элис быстро достала Тотошку, вытащила обойму, надавила на тускло блеснувший патрон, выщелкнула его и спрятала в карман. Она всегда носила пистолет полностью заряженным и с патроном в стволе. Эта опасная привычка появилось у неё с тех пор, как пару лет назад на Элис у ночного клуба напали двое пуэрториканцев с ножами. Грабители были нарками и хотели разжиться двадцаткой баксов на дозу. Если бы Тотошка тогда был заряжен, Элис отделалась бы куда легче.

Теперь в обойме осталось семь патронов. Один она потратила на ворону, ещё один лежал в кармане.

– «Кукла вуду словно тень – любит ночь, не любит день», – прошептала Элис.

Она успела вставить обойму на место и сунуть пистолет под блузку. Дверь со скрипом отворилась, и в комнату ввалилась старуха с бутылкой в руках. Дошаркав до кровати, она протянула Элис бутылку и произнесла одно-единственное слово:

– Пей!

Элис вытащила затычку из кукурузного початка и сделала глоток. В бутылке оказался самодельный виски, крепкий, как лошадиное копыто.

– Всё. Это конец, – сказала Элис неизвестно кому и сделала второй глоток.

– Мухи сделают своё дело, – сипела старуха, поглядывая на Элис своими странными, блестящими, как оловянные кружки на камине дядюшки Фри, глазками. – Они поселят в твоей ноге червяков. Червяки заразят тебя лихорадкой. И тогда я тебя съем. Да, так и будет.

– Заткнитесь, пожалуйста, мэм, – попросила Элис. – Вы мешаете мне умереть.

Элис была пьяная. И старуха была пьяная. В бутылке осталось меньше половины. Но у Элис в организме все ещё жил «маленький синенький друг», принятый утром, и её, как это называла Крис, «размазывало» – как масло по хлебу у скупердяя.

– Я могу тебя спасти, – неожиданно предложила старуха. – Прогнать червей и вылечить ногу. Хочешь?

– И чё? – тупо спросила Элис.

– Ничё, – в тон ей ответила старуха. – Чем ты мне заплатишь за свою жизнь?

– А вы можете просто позвать других людей?

– Моих сестёр? – старуха затряслась, сипло ухая – так она смеялась. – Зачем? Они съедят тебя, не дожидаясь лихорадки. Знаешь, для чего это? – старуха коснулась пальцами бубенчиков на шляпе. – Есть предположения?

Элис молчала, «размазываясь».

– Чтобы никто из нас не смог подкрасться друг к другу в тишине, – не дождавшись ответа, пояснила старуха. – Нас семеро. Мы все хотим есть. Всегда. А еды нет. Мы вынуждены жрать улиток, личинок и пиявок. Всегда жуём. Всех уже в округе сжевали. А тут ты… Нет, нет, решено. Если ты не дашь мне что-то ценное, я не буду тебе помогать. Я уйду сегодня и приду завтра. Или послезавтра. Ты потеряешь сознание от лихорадки… и я тебя съем.

– Мне надо немного подумать, – выдавила из себя Элис.

– Думай! – рявкнула старуха, тяжело поднялась и зашаркала к двери.

Она вышла, постояла минуту за дверью и вернулась. А может быть, не минуту, а пять секунд. В «размазанном» состоянии Элис не умела контролировать время.

Растянув фиолетовые губы в резиновой улыбке, старуха сверху вниз посмотрела на Элис и прохрипела:

– Ну что, деточка, надумала?

– Надумала, мэм, – кивнула Элис и изобразила на лице благосклонную мину. – Я дам вам пушку, если вы вылечите меня. Настоящую пушку, хорошую. Русскую.

– Что такое пушка? – с сомнением посмотрела на Элис старуха. – Странное слово…

– Пушка – это пистолет, – пояснила Элис, внутренне удивившись.

– Пи-сто-лет? – переспросила старуха. Было видно, что она впервые произносит это слово.

Тут уже пришла очередь удивляться Элис. Сумасшествие старухи явно зашкаливало за предельно допустимые значения.

– Вы что, не знаете, что это такое? – она достала из-под блузки Тотошку и повертела им перед старухой.

Та близоруко прищурилась, внимательно осмотрела пистолет и перевела оловянные глаза на Элис.

– Какая-то машинка навроде тех, что выдавливают крем на пирожные?

– Это машинка, чтобы убивать, – тихо сказала Элис, внимательно глядя на старуху. Ей вдруг, возможно, впервые с момента крушения вертолёта, стало по-настоящему страшно. – Кто вы такая, мэм, если вы не знаете, что такое пистолет?

– Я Джин Джемма! Я ведьма, и мне триста тридцать лет! – с достоинством произнесла старуха и выпрямилась. – Кого может убить эта твоя машинка?

– Всех ваших врагов, – сказал Элис. – В ней живут семь смертей. Если нажать вот сюда, – она указала пальчиком с капелькой алого лака на ногте на спусковой крючок, – то вот отсюда, – пальчик переместился к срезу ствола, – вылетит невидимая смерть. Важно, чтобы она попала в вашего врага.

– И что, он умрёт?

– Да.

– И ты дашь мне эту машинку?

– Его имя Тотошка, – сказал Элис.

– То-то-шка, – медленно, словно пробуя на вкус, произнесла старуха. – Хорошо. Я согласна! – она протянула покрытую старческими пятнами руку к Элис. – Давай сюда своего Тотошку.

Элис убрала пистолет за спину.

– Сначала нога! – сказала она.