Каледор

— Но почему запрещены? — негромко спросил Аэренис. Подавальщица вернулась, принеся заказанное, и Аэренис отхлебнул воды из своего стакана. — Князь и его совет решили, что поэмы Хитреира и его выступления допустимы, а при этом издают указы против таких писателей, как Элрондир и Хитрист, считая их соблазнительными и опасными. Пять лет назад Элрондир был придворным поэтом князя Харадрина, а сейчас он беглец.

После возвращения в Лотерн Каратриль привык к мрачным настроениям Аэрениса. Город необратимо переменился в результате предательства князя Аэлтерина и гибели князя Харадрина, но даже сейчас среди стражи и дворянства не все признавали опасность, создаваемую культом темных богов.

Упорно ходили слухи, что Харадрин каким-то образом поставил западню на Аэлтерина, и вот на эти заговорщические обвинения Аэренис сейчас и ссылался. Каратриль много раз говорил со своим другом о смерти Аэлтерина и знал, что это не дает Аэренису покоя, как и смерть подруги его сестры, Гларионель. Князь сжег себя заживо вместе со своими одурманенными сторонниками, и эта чудовищная сцена все еще стояла перед глазами тех, кто был ее свидетелем. Хотя Аэренис никогда открыто такого не говорил, Каратрилю ясно было, что его товарищ питал чувства к этой девушке, быть может, не высказанные ей при жизни.

Теперь Аэренис очерствел сердцем и с прошедшими годами еще больше ушел в свое горе. Добродушно шутить он перестал и если смеялся, то только горько. Каратриль видел его теперь редко, потому что свободное время Аэренис проводил как-то отдельно, и Каратриль никогда не оскорблял друга слишком подробными выяснениями, где он целыми днями прячется.

Погрузившись в размышления, Каратриль не сразу заметил, что к нему обращается Миртреир.

— Каратриль? — окликнул его королевский страж.

— Извини, мысли куда-то воспарили, как горные орлы, — сказал Каратриль, покосившись на Аэрениса. Если его друг и слышал их разговор, то не показал этого, молча глядя в свой стакан.

— Я спросил, правда ли, что Сапфировая рота принимает участие в завтрашней экспедиции в горы.

— Да, я веду роту к Хал Ментеону на соединение с Рубиновой ротой под командой капитана Фиртрила.

— К Хал Ментеону? — неожиданно спросил Аэренис. — Ты раньше не говорил.

— Почему это тебя взволновало? — спросил Каратриль в ответ.

— Это город, где живет моя сестра, — пояснил Аэренис. — Надеюсь, ей ничего не грозит.

— У Хал Ментеона мы встречаемся, но на задание идем в горы, в район Енули Каит на границе с Каледором, — сказал Каратриль. — Уверен, что в городе ничего не происходит, иначе бы нам Фиртрил сообщил об этом.

— Да, наверное, ты прав, — пробормотал Аэренис, снова глядя в свой стакан.

Каратриль допил вино и налил себе снова, вполуха слушая разговор собутыльников, иногда кивая, иногда улыбаясь остроумным замечаниям. Аэренис вскоре после наступления сумерек извинился и ушел, и Каратриль, хотя и беспокоился о друге, был рад улучшению настроения компании после ухода грустного эльфа. Как часто бывало в эти дни, разговор после нескольких поворотов темы пришел к Нагариту.

— Говорил мне один крейсийский купец, что армия Анаров осаждена в крепости Каутис, к западу от перевала Грифона, — сказал Халинир.

— Это уже не новость, — поморщился Миртреир. — Наггаротты дерутся с наггароттами — не так уж это для нас плохо. Не понимаю, почему князь так тревожится. Нагарит от Эатана дальше всего. Они же не могут пробраться к нам тайно через Тиранок и Эллирион?

Каратриль не ответил. Он был знаком с Алитом Анаром и испытывал сочувствие к этому наггаротту, все еще верному Трону Феникса. Как бы ни повернулась грядущая война, Каратриль в глубине души знал, что Анары всегда будут разрываться между верностью трону и Нагариту, и был благодарен, что они восстали против Морати. В одном Митреир был прав: дальше от войны, чем в Лотерне, можно было оказаться только в колониях.

Шел набор новых рекрутов, и Каратриль давно понял, что ему придется снова вставать под знамена Эатана, но пока что хорошо было оставить работу и тревоги другим. Как и многие из его товарищей, на первое место он ставил безопасность своего князя и своего народа. Прикажут — он будет воевать, но пока войны еще нет, он хочет получать удовольствие от сравнительно мирной жизни.

Зная, что на следующий день ему выступать со своей ротой, Каратриль попрощался и вышел из распивочной, пока еще сила воли и степень трезвости позволяли это сделать.

Возвращаясь к себе в дом по мощеным улицам Лотерна, он размышлял о серой зоне между веселым бездельем и падением в безобразия сект. Полностью отдаться ощущениям, отбросить страхи, сомнения и муки рациональной жизни — каждого эльфа искушает этот соблазн. Радости дружбы и любви ни с чем не сравнимы, но велики и страдания от чернейших глубин гнева и горя.

Каждый эльф идет этой опасной тропой между мукой и восторгом, вечно сражается беспокойный дух, пробужденный в его сердце приходом Аэнариона: желание биться и завоевывать, восходить на вершины ощущения, на которые способны лишь эльфийский ум и эльфийское тело.