Какого цвета небо

Только тут я понял, что меня беспокоит, выскочил из курилки, опустил две копейки в автомат, позвонил домой Татьяне. Номер телефона я помнил наизусть уже года два. Гудки были длинными, но трубку никто не снимал. Медленно и аккуратно набрал снова номер: вдруг в первый раз ошибся? Нет, Татьяны дома не было. И так это меня огорчило!… Набрал ниш номер. Маме придется вставать, тащиться к телефону в прихожую!

– Ты? – спросила Татьяна сразу же, будто все время стояла у телефона и никто, кроме меня, позвонить не мог.

– Ага!

– Я приготовила обед, мы с Валентиной Ивановной садимся за стол. А ты поел?

– Ага!

– Я встречу тебя после смены у завода?

– Ага!

– Ну, «ага», суп у нас остынет!

7

Татьяна стояла на той стороне улицы, напротив проходной завода. И как только я ее увидел, мне сразу стало легче. На Татьяне было нормальное платье, а не блузка-майка и брюки-эластик, и причесана Татьяна была обычно, а не как вчера. Она улыбалась мне, и я видел, что она не знает, перейти ей улицу или стоять и ждать меня. Никому из нас переходить улицу не надо, дядя Федя живет рядом, станция метро на этой стороне, Филино общежитие тоже. Я даже почувствовал, как побагровел. Все увидели Татьяну, и на меня глянули мельком. Вить-Вить тотчас пошел через улицу, и дядя Федя, и все, а за ними – и я.

– Ну, здравствуй, Таня! – сказал Вить-Вить, подходя к ней и протягивая руку.

И опять мне было приятно, что он назвал ее по имени и на «ты».

Татьяна глянула на меня, протянула Пастухову руку, поздоровалась. И все остальные поздоровались с ней за руку, только мы с Татьяной не поздоровались.

– Ну, как Валентина Ивановна? – у Татьяны, а не у меня спросил дядя Федя.

– Ничего, спасибо, – сказала Татьяна.

– Ела? – спросил Вить-Вить. Татьяна кивнула.

– Чего же мы стоим? – прогудел Белендряс. – Пошли себе потихоньку. – И двинулся вперед этакой громадиной.

Они четверо шли впереди, занимая чуть не весь тротуар, а мы с Филей – сзади. Татьяна успела только поглядеть на меня, я ничего не ответил ей глазами, и она почему-то не пригласила меня догнать ее, пойти рядом с ней.

– Погодка-то!… – сказал Вить-Вить.

– А я вот после школы никуда не поехала. Даже стала готовиться к экзаменам в институт, – сказала она.

– Теперь все учатся, – прогудел Белендряс, и не понять было, что он этим хотел сказать.

– А я вот думала-думала и решила погодить год-другой.

Все молчали. Прохожие шли нам навстречу, обгоняли нас. Шумно было на улице, как всегда, и все равно будто были только Татьяна, с другой стороны – наша бригада, и я сам – где-то с третьей стороны, что ли.

– Ученье – свет, – сказал дядя Федя.

– Я просто не знаю еще, в чем мое… – Татьяна чуть помедлила, – призвание.

– Поплавок на лацкане надо иметь, – сказал Филя, – чтобы увереннее держаться на поверхности жизни. – Тоже как-то неопределенно это у него получилось, то ли одобрял он это, то ли осуждал.

– Вузовский значок, конечно, не мешает, только я не надеюсь две жизни прожить, мне надо сразу институт по душе выбрать.

– Если родители в состоянии кормить… – начал дядя Федя.

– Почему, я и сама в силах зарабатывать на себя.

– У нас сегодня как раз была получка, – загудел Ермаков. – Расчет за месяц.

– Иван шестьдесят три рубля получил, – сказал Вить-Бить.

И все они снова замолчали. А я успел еще порадоваться втихомолку, что вот наконец-то и моя первая рабочая получка, и нам с мамой теперь будет полегче, даже здорово легче!

– Деньги, вроде бы, и небольшие… – опять начал Ермаков.

– Но – трудовые они! – сказал дядя Федя. – Своими руками и горбом заработанные, что называется! – Остановился, обернулся ко мне.

И все остановились, и пришлось мне все-таки показать свою левую руку, щедро залитую йодом. Татьяна ничего не сказала, только быстро глянула мне в глаза: «Очень было больно?!» – «Нет-нет!» – ответил я; и все, я видел, поняли наш бессловесный разговор.

– Я эту работу немного знаю, – сказала Татьяна. – Наш класс был у вас на практике.

– Да мы помним, – сказал Вить-Вить и снова пошел вперед, а все остальные – за ним. – Только из всего вашего класса к нам на завод пришли шесть человек, то есть работать пришли. А в нашем цеху – один Иван остался, если не считать Петухову в бухгалтерии.

– Да, – сказала Татьяна.

– Какие родители как на это смотрят… – заметил дядя Федя.

Татьяна заговорила поспешно:

– Мои родители – геологи, и отец и мать. Все время ездят в экспедиции. Как себя я помню, все больше с бабушкой находилась, это мать отца. Она сейчас уехала к другому своему сыну, у него дочка заболела, а жена работает.

– Ох уж эти бабушки… – неопределенно вздохнул Белендряс.

– Бабушки как бабушки! – сказал дядя Федя. – Вот и ее, – он кивнул на Татьяну, – вырастила одну внучку, теперь – вытаскивай другую.

– Да, – сказала Татьяна.

– Если вместе, конечно, то и в командировки можно, – сказал Ермаков.

– Это раньше они ездили в одной экспедиции, – ответила Татьяна, – а теперь уже – в разных. – Помолчала, договорила смущенно: – Они начальники разных экспедиций, оба защитили диссертации, это такие работы…