Какого цвета небо

Мы с Белендрясом стояли по обе стороны опорных косынок, держа в руках тяжеленные пальцы, а Вить-Вить – так и чувствовалось, как он напрягся, боясь пропустить тот коротенький момент, когда отверстия совпадут, – подавал рукой сигналы Кате-маленькой. Стрела на вид невесомо-легко покачивалась, медленно и равномерно подвигаясь. Вить-Вить резко поднял руку, Катя-маленькая тотчас выключила двигатели. В наступившей тишине отрывисто звякнул лом, которым Пастухов подправил стрелу. Вить-Вить чуть пошевелил вытянутыми пальцами, показывая Кате, что надо еще подать стрелу вперед. Стрела пошла, но из-за этого конец ее оказался сантиметров на пять выше, чем надо.

Я уже привык к тому, что только по движениям других, даже почти инстинктивно, что ли, чувствуешь, когда, что и как тебе надо делать, чтобы твоя работа оказывалась синхронной с общей, не нарушала ее. Поэтому, когда Пастухов снова взял лом, подсунул конец его под раму поворотной части, а на второй навалился всем телом, стараясь придавить конец стрелы книзу, – это ведь только на вид она покачивалась невесомо-легко, – мы с Ермаковым присели с обеих сторон, следя, когда совпадут отверстия. И даже двухпудовой тяжести пальца как-то не чувствовалось в это время. Стрела все шла, шла книзу, отверстия на секунду совместились, я и Ермаков, качнувшись, вставили пальцы. Вить-Вить чуть отпустил лом, чтобы проверить, и мы с Белендрясом опять и без слов поняли, что и зачем он делает, чуть стукнули кувалдами по торчащим концам пальцев – они не двигались. Значит, лом Вить-Вить бросать не мог, им надо было по-прежнему придавливать стрелу книзу. И мы с Белендрясом, стараясь попадать в такт друг другу, стали осторожно и сильно, с короткого размаха, бить кувалдами по концам пальцев.

Или уж я привык к занятиям спортом – в физзале, наверно, провел времени не меньше, чем в классе, – или вообще здоров, но только от такой вот напряженной и целеустремленной физической работы мне постепенно становится все приятнее и приятное, я даже веселею. Я смотрел на матово поблескивающий цилиндр пальца, бил по нему размеренно и точно, вкладывая в удар вес всего тела. Палец после каждого взмаха входил в отверстие миллиметров на пять-шесть. Одновременно я успевал следить и за движениями Ермакова, и за командами Вить-Витя, и даже за Катей-маленькой. Эта работа требовала от меня полного напряжения. Я не мог ударить неточно: можно было сбить палец, раздавить втулку. Я должен был в каждый удар вкладывать все силы, иначе я тотчас и безнадежно отстану от гиганта Ермакова. И все-таки неизвестно когда, но я успел подумать, что зовут Ермакова Белендрясом не только из-за его пристрастия к биллиарду. В самом этом непривычном слове «белендряс» было что-то такое, что вбирало в себя и гудящий бас Ермакова, и широченные плечи его, и мускулистые руки, и неспешную осторожность движений очень сильного человека.

Продолжая бить по пальцу – у меня уже губы чувствовали пот, и по спине он тек щекочущими струйками, – я вспомнил, откуда пошло это слово. Возвращаясь со смены домой, Ермаков часто говорил:

– Эх, в белендряс бы сегодня сгонять!

Вить-Вить глянул на меня, я опустил кувалду: значит, я не только не отстал от Ермакова, но даже обогнал его. Все тело у меня еще гудело от этих мерных ударов, сотрясалось по инерции в их ритме. Вить-Вить так же глянул и на Ермакова – тот устало опустил кувалду. Стало совсем тихо, хотя весь цех продолжал точно так же работать, как и до этого: еще одна странность, к которой я уже привык. Ермаков посмотрел на меня, улыбнулся слегка и стал вытирать пот с лица, сказал, глянув на Катю:

– Легче нашему теленку…

– Реже начал он дышать! – в такт ему договорила она и рассмеялась.

– Поцелуй, – кивнул мне Вить-Вить; я приложился легонько кувалдой к пальцу, снова поднял ее; он кивнул, стал измерять штангелем торчащий конец валика у Ермакова; разогнулся, встал: – Тютелька в тютельку!

Я быстренько пошел в угол, взял в охапку несколько брусков, стал выкладывать под стрелой из них клетку: на нее Катя-маленькая должна опустить стрелу. Выкладывал аккуратно и одним глазом косился на Ермакова с Вить-Витем. Выложить клетку надо к моменту окончания ими установки ригелей. Кате делать было нечего, и она зачастила:

– А вообще-то ты, Иванушка, бойся рыжих: они хитрые! Вот со мной был случай. Знакомлюсь я в стародавние, конечно, времена на танцах с одним рыжим. Гляжу – положительный…

А я тут же перестал слушать: вдруг увидела, как мы с Татьяной целовались вчера.

– Построил домик? – сверху спросил Вить-Вить.

Я разогнулся, клетка была выложена. Он для проверочки тронул ее рукой, она даже не шелохнулась. Кивнул Кате-маленькой; она осторожно положила на нее стрелу, ослабила трос, подождала, стравила крюк еще ниже. Я стал снимать с него стропы. Катя выбрала их, просигналила на весь цех, поехала за рычагом с ковшом. А мы трое пошли к дяде Феде с Филей. Шли по проходу, они закуривали, а я молчал, опять видел Татьяну. Вить-Вить заботливо поправил мне загнувшийся воротничок спецовки, посмотрел на меня: