Какого цвета небо

Мы с Татьяной молча доехали до станции «Площадь Восстания». Время было – после смены, народу в метро – много, мы даже стояли в вагоне не рядом, и это было хорошо. Так же молча вышли, почему-то поднялись на эскалаторе, который ведет на Московский вокзал, а нам удобнее было бы на том, который выходит на Невский. Татьяна все шла впереди, и голова у нее была опущена, и сумочкой она то махала широко, то сумочка, забытая, болталась, стукаясь о колено. Так и шли мы с ней, как в туристском походе, когда видишь в основном только пятки впереди идущего. Никак не могли мои глаза оторваться от асфальта, с фотографической четкостью фиксируя решительно все подряд: урны, окурки, витрины магазинов, разноцветные ботинки и туфли. Никогда до этого не думал, что такое многообразие фасонов и расцветок обуви выпускается нашей промышленностью. А тут еще из богатого туристского репертуара сам собой всплыл куплет:

Ты идешь, и консервные баночки
Попадаются все на пути.
Ты гляди на консервные баночки,
Чтобы легче дорогу найти!

Мы с Татьяной поднялись по лестнице. И странное дело, мне показалось, что я уже бывал на этой лестнице, будто видел уже и эти длинные окна, а за ними – низкие крыши каких-то домов. Загадал: «Если на верхней площадке не будет двери на чердак, а дверь Татьяниной квартиры – слева, звонок на ней – справа, значит, наверняка был!»

Так все и оказалось. Татьяна остановилась на площадке, стала доставать из сумочки ключи. За дверью послышалось негромкое тявканье.

– Слушай, – заметно волнуясь, сказал я, – а не мог я когда-нибудь уже быть у вас?

Татьяна обернулась, держась за ключ, вставленный в дверь, поглядела на меня:

– Вспомнил все-таки!

– А я уж думал, не из моих ли снов это. – И покраснел.

– А ты давно уже сантранспортом работаешь: в пятом классе привел меня из школы, когда у меня свинку обнаружили. – И вошла в квартиру.

Да, был: узенькая прихожая, в стене слева – две двери в комнаты, прямо – в кухню, в углу – большая подушка, на ней коричнево-черная, заметно растолстевшая, как бочоночек, Милка.

– А Милка постарела, что ли?…

– Даже как зовут вспомнил! Только теперь это не Милка, она заболела и… умерла. Это Жук.

Жук потягивался без тени смущения, зевал сладко, с подушки не слезал.

– С достоинством держится, – сказал я, – как

балтийский морячок в отставке.

– Кто-кто?…

– Это у нас в цеху есть такой Петя Шумилов, его бригада монтирует ходовые тележки. Будешь иметь счастье познакомиться.

– Благодарю!

– А кто же за этим Жуком следит?

– А чего за ним следить, он же как кошка, – Татьяна открыла первую дверь слева. – Здесь я помещаюсь, а когда папа с мамой в Ленинграде, бабушка ко мне перебирается.

В комнате слева стояла кровать, прямо перед окном – небольшой письменный стол, справа – полки с книгами, платяной шкаф. В окне были видны те же низкие крыши, я даже вспомнил, что именно так и видел их, когда привел тогда Татьяну домой. И бабушку ее вспомнил, грузную, с широким лицом, над верхней губой – черные усики.

На стенах висели три фотографии: маленькая

Татьяна где-то на даче в трусах и майке, совсем как

Светка по утрам; широколицый мужчина с пристально-озорными глазами и женщина, очень похожая на Татьяну, только постарше.

– Познакомился с моими родителями? – чуть насмешливо спросила она, сказала торжественно: – Товарищи экскурсанты, а теперь пройдите в следующую залу! – и распахнула передо мной низенькую дверцу в книжных полках справа. – Экспонаты руками не трогать!

Во второй комнате стоял круглый стол под толстой ковровой скатертью, широкая и тоже ковровая тахта, шкаф, высокое, до самого потолка, зеркало… Боялся, что у Соломиных роскошные хоромы! А у них – почти как у нас с мамой: скромно, тесновато даже. Сказал с облегчением:

– Нормально у вас, Танька!

– Ну – и ладушки! – ответила она.

– А где же отец работает, когда он в Ленинграде? И мама?

– А они дома почти не работают: то в поле, то в институте. Они вообще – кочевые люди, как их бабушка называет. У нас весь дом на ней держится, а в последнее время – слегка и на мне: бабушка хворает часто. Да ты садись, а я пока чай поставлю. – И засмеялась: – Попою тебя, дитятку!

Я сел на стул около письменного стола. На нем был порядок, каждая вещь – на своем месте.

Когда учишься вместе в одном классе в течение десяти лет, то уверен, что каждого своего одноклассника знаешь до конца. Привыкаешь к нему так, как к ребятам в своем дворе. В первых классах Татьяну звали Соломкой, потом почему-то перестали, и даже из Тани она превратилась в Татьяну. Так ее все и называли. Почему, спрашивается?…