Какого года любовь

Однажды, на открытии какой‐то галереи, он не видел, когда она пришла, и это было похоже на просмотр старого домашнего фильма: там был Эл, двигавшийся свободно и непринужденно, уверенность в каждом кивке, в каждом бесполом, ласковом похлопывании по плечу, Эл, который так проходил по комнате, что люди начинали лучше к себе относиться. Позже, поздоровавшись с ним, она отошла поздравить художника, а потом оглянулась на Эла и увидела, что он за ней наблюдает, и у нее перехватило дыхание: он весь как окостенел, закрылся и скрестил на груди руки. Когда они вернулись домой, она тут же набрала ванну и настояла, чтобы они приняли ее вместе. Устроилась позади, обхватила под мышками, прижала к себе и под плеск воды, молча, изо всех сил стала вливать в него из себя любовь.

Это был шок, потому что Вайолет думала – уговаривала себя, – что у них все‐таки выйдет. Эл выглядел устроенным, состоявшимся, и хотя “РоСт: ЛДН” денег не приносил, все равно вся затея выглядела и ощущалась успехом. Вечеринка по случаю выхода первого номера, устроенная на складе неподалеку от Кингс-Кросс, вошла в историю после того, как почтившая ее присутствием королевская особа, пусть и второго ряда, так разошлась, что прыгнула с Элом в надувной бассейн, и их при этом сфотографировали. Пресса это все освещала, “Гардиан” и “Тайм-аут” опубликовали очерки, посвященные Элу. Ему присылали билеты на все мыслимые концерты, спектакли и выставки, на все вечеринки, в любой ночной клуб.

Но мысль о том, что по‐настоящему он только тогда самим собой и бывает на этих концертах и выставках, когда ее рядом нет, вылущилась в ту ночь, взошла и вот уже не один месяц взрастает в голове Вайолет.

Она поплыла, чтобы сократить расстояние, вода казалась очень теплой теперь, когда полностью в нее погрузишься, и улыбнулась ему. И Эл расплылся в улыбке, в широкой, милой своей кособокой улыбке. Но все‐таки это она потянулась к нему, обхватила за шею, обвила ногами. В эти дни он редко делал к ней первый шаг.

Она была скользкой, как угорь, и Эл прогулялся руками по ее плавучему телу. Глаза их встретились, и столько между ними было всего, что даже невесомое это мгновенье казалось слишком значительным, чтобы его удержать.

Эл притянул ее к себе, прижал, но Вайолет мягко оттолкнулась и откинулась спиной в океан, держась за Эла ногами, ее волосы распались веером и плыли за ней, как водоросли. Оставив на поверхности только лицо, она смотрела в небо.

– Там одна, зато яркая звезда.

Эл изо всех сил работал ногами, чтобы им обоим быть на плаву, и надежно держал ее. Но, показав на небо, в движении Вайолет пахом прижалась к низу его живота и, дрогнув от привычного возбуждения, с усилием стала подтягиваться обратно, пока они не принялись целоваться, и оба ушли под воду, и вынырнули, захлебываясь и смехом, и соленой морской водой.

Однако к тому времени, как они вернулись домой, момент был упущен. Жили они в беленом деревенском домике с душем, по сути, краном, который торчал из стены наружу и, шипя, брызгал в кабинку, целомудрия ради огороженную просоленной плетеной сеткой. Вайолет ополоснулась и вышла, никак его не поманив, что, казалось, было обещано в море.

Эл понял, что ему слишком грустно, чтобы из‐за этого огорчиться. И тут поймал ее на том, что она наблюдает за ним, пока он одевается, и когда их глаза встретились, она улыбнулась ему так сердечно, что ужасная тяжесть прошла сквозь него и улеглась где‐то в ногах.

Он много раз спрашивал себя, поможет ли отпуск. Кто знает, вдруг заставит его передумать.

Теперь отпуск был на исходе.

К таверне они шли практически молча. На полпути Вайолет ласково взяла его за руку. Ее ладонь так правильно совпадала с его ладонью: такая маленькая в его длинных пальцах, но размером ровно такая, как нужно. Он сглотнул, удерживая жгучие слезы поглубже в горле, подальше от глаз. Почти вызревшая луна услужливо подсвечивала молочным светом длинное белое платье Вайолет, и цикады стрекотали, как в каком‐то старом романтическом фильме, и почему‐то счастливее, чем сейчас, в последние годы Эл не бывал, и, переполненный, он просто не знал, сумеет ли это вместить, не захлестнет ли его.

– Прекрасно выглядишь, – сказал он, когда они уселись за столик, который уже успели обжить, и, как всегда, заказали графин темно-желтой жидкости с некоторым осадком, больше похожей на сухой херес, чем на белое вино. В первое свое посещение немало по этому поводу похихикав и всячески питье обругав, теперь по обоюдному молчаливому согласию они выбирали его ежевечерне, это стало традицией.

– Ох, Эл, спасибо.

Комплимент застал Вайолет врасплох: уж очень формально он прозвучал, так, наверное, малознакомым девушкам говорят на первом свидании.