Какого года любовь

Конечно, это было разочарование, особенно если учесть, как долго пришлось им копить на самолет, на то, чтобы вместе слетать за границу. Предвкушение Фриско зрело у них месяцами – с тех самых пор, как профессор Эндовер сообщил, что квартира его сестры в районе Рашен-Хилл будет фактически пустовать все лето. Чем не идеальный момент, чтобы хорошенько передохнуть: Вайолет закончила свои труды над указателями к книге Эндовера, но к работе над докторской должна приступить только осенью, если получит обещанную финансовую поддержку. Эл, меж тем, с точки зрения карьеры был на распутье: только он уволился из “Ивнинг стандард” ввиду должности в новом радикально левом издании, как издание это, к его огромному огорчению, прогорело даже еще до того, как успело о себе заявить.

Но зато из этого следовало, что лето все целиком принадлежит им – долгое, свободное, предначертанное к тому, чтобы провести его в дальнем неведомом городе, в совершенно новой стране. И по мере того, как рассеивалось, под стать городскому туману, действие смены часовых поясов, разочарование рассеялось тоже. В остальном Сан-Франциско оказался так же обворожителен, каким они себе его представляли, и Эл с Вайолет с азартом принялись играть в туристов: взбирались по крутым улочкам, на велосипеде прокатились по мосту Золотые ворота и ворчали на то, что для купания море холодновато.

И вот, роясь как‐то на полках модного книжного магазинчика, Эл нашел там то, что разыскивал, номер журнала “РоСт”, городского рупора контркультуры, о котором поговаривали, что в Америке на эту тему лучше ничего не выходит. До конца дня он только и делал, что зачитывал Вайолет оттуда вслух.

– Политика – в самую точку, про культуру все четко, иллюстрации – блеск! То, что надо, все энергично и актуально… – восхищался он, размахивая журналом.

– Ну, так сходи туда и познакомься с ними, раз уж мы здесь, – в конце концов предложила она. – Подкинь им пару идеек. Я думаю, ты для этого самое то.

Так и получилось, что Эл собрался с духом и вернулся в Хейт-Эшбери, где неподалеку от главного перекрестка и располагалась редакция “РоСта”. Издание, затеянное неким Микки Маунтином по схеме “сделай сам” в тот момент, когда вокруг вовсю разгоралось движение хиппи, набрало силу и мало-помалу становилось все более легитимным, получив недавно финансовую поддержку от Яна Веннера, учредителя журнала “Роллинг стоун”.

Фасад оказался украшен росписью с изображением гусеницы из “Алисы в стране чудес”. Словцо “РоСт” вихрилось вокруг дверного проема дымком, истекающим из кальяна, который гусеница курила. Эл постучался. В кулаке его кис от пота листок с перечнем статей, которым он был готов поделиться.

– Что такое? У нас тут редакционное совещание – давайте скорей, – распахнув дверь, рявкнул на него чувак в огромных солнцезащитных очках, с усами, как у моржа, и в ковбойской шляпе.

– Ммм, добрый день… я… меня зовут Эл, я хотел бы, мм, переговорить с кем‐нибудь насчет того, чтобы писать для журнала…

– Вы что, англичанин?

– Ммм, да, по правде сказать, так и есть. Англичанин вполне. – Пребывание в Америке почему‐то и впрямь деле побуждало Эла говорить так, будто он вещает на “Би-би-си”.

– Хм, – чувак пригладил усы. – Надо ж. А мы тут как раз толковали про кота Эдварда Хита[27]. У вас ведь только что выборы?

Эл включил мозг.

– В самом деле, я как раз собирался предложить статью именно об этом. Как… ммм… что неожиданная победа консерваторов означает для британского левого крыла… мм…

Усы впечатлились не очень. Эл почувствовал, что и шея у него взмокла.

– Да, и известно ли вам, что социологи считают, что отчасти это связано с чемпионатом мира? – продолжил Эл, от отчаяния заговорив громче. – Это чемпионат повлиял на настроения в стране, на явку избирателей и прочее. Я мог бы, мм, об этом написать. Как футбол… то есть соккер, конечно… угробил социализм…

Усы дрогнули.

– Хм. Знаешь что, давай‐ка ты зайдешь и поговоришь с Микки.

Сообщив, что зовут его Джонджо, чувак провел Эла в небольшой кабинет, заставленный разномастными стульями, пишущими машинками и пепельницами. Всюду валялись рекламные листовки. Шестеро мужчин заседали вокруг большого стола, мучительно соображая, чем забить следующий номер. Идей, похоже, недоставало, и остро. Некоторые, вкривь-вкось нацарапанные на доске, были зачеркнуты или снабжены здоровенным вопросительным знаком. Перед доской сидел знаменитый Микки Маунтин. Отличался он на удивление паршивыми для американца зубами и подозрительно мощной выпуклостью в тесных белых, расклешенных от колен штанах.

– Это Эл, он англичанин, он хочет охмурить тебя, Микки. И учитывая, что никто тут на этой неделе, похоже, предложить ни фига путного не может, стоит его хотя бы послушать, – произнес Джонджо, тяжко опустился на стул рядом с Микки и снисходительно махнул в сторону Эла. – Стреляй, малыш.

На мгновение взгляд Микки Маунтина впился в Эла. Бледно-голубые глаза излучали глубокий, сильный свет. Вот он, значит, каков, тот, на кого нужно произвести впечатление.