Как зовут четверку «Битлз»?

Она вышла из купе в коридор, опустила фрамугу и стала смотреть на желтеющие вдали огоньки деревень, разбросанных там и сям по степи. Достала из сумочки сигарету. Затягиваясь, Эмилия складывала губы трубочкой и легонько прикасалась к ним пальцами — как будто посылала кому-то воздушный поцелуй. Наконец поезд остановился на знакомом полустанке: низенький, выбеленный известкой домишко, узкая платформа, неверный свет фонарей. Она подошла к скамье — единственной на платформе. Из темноты, пахнущей машинным маслом, словно ночные мотыльки на свет, одна за другой выходили, осторожно ступая по шпалам, женщины — с сумками и свертками, как и она. Среди них выделялась высокая, статная крестьянка, с ног до головы в черном и в повязанном по-старушечьи домотканом платке.

На платформу поднялись и несколько мужчин; они смущенно озирались, делая вид, что случайно затесались в толпу женщин. Какой-то парень в выцветших джинсах и грязной болоньевой куртке ни с того ни с сего вдруг залихватски свистнул. Пронзительный свист разорвал тишину ночи; все обернулись. Парень втянул голову в плечи и съежился.

Женщины сбились вокруг той, в черном, и начали шушукаться — как все деревенские, они уже успели перезнакомиться.

Эмилия, забившись в угол скамьи, смотрела на них и курила. Сигарета впитала запах ее духов. Странно, прожив целых десять лет в деревне бок о бок с такими же, как эти, женщинами, она так и не сумела стать для них своей. Для них она была всего лишь учительницей французского в школе, где учились их дети. То-то и оно — из-за детей пропасть между ними только росла.

Пошептавшись еще немного, женщины тронулись в путь; высокая не старалась идти впереди всех, но ясно было, что она у них за старшую. Эмилия отбросила окурок и побрела вслед за всеми. У конца платформы она оглянулась — мужчины шли в ту же сторону.

* * *

Паул явно брился второпях. Порез на щеке был залеплен кусочком газеты; сквозь бумагу проступила капелька крови.

Увидев Эмилию, он машинально, по привычке смахнул с рукава невидимую пылинку. Эмилия невольно зажмурилась. Она так и не смогла привыкнуть к этой тюремной робе на нем. Они сидели лицом к лицу, разделенные тяжелым длинным столом. Вдоль стен, сжимая винтовки, стояли охранники.

Оба молчали, пока вокруг не раздались первые робкие голоса. Эмилия прикурила сигарету и через стол протянула Паулу, вопросительно глянув на солдата за его спиной. Тот, зевнув, нехотя кивнул.

— Как добралась? — спросил Паул, жадно затягиваясь.

Эмилия торопливо закивала в ответ. Во рту у нее пересохло; стараясь проглотить комок в горле, она не могла вымолвить ни слова. Паул не должен был видеть ее слез.

Паул снял свою арестантскую шапку, положил на стол и водил по ней ладонью — словно гладил кошку.

— Что новенького в деревне? От этой сигареты духами несет…

Эмилия сунула руку в сумку с передачей. Ей понадобилось добрых полторы минуты, чтобы нащупать другую пачку. Она достала сразу две сигареты.

— На днях старший инженер о тебе спрашивал… И председатель тоже… Когда в школу приходил — предупредить, чтобы дети не играли в окопах. Интересовался, что да как у тебя…

— А тот парень, что вместо меня взяли, он как — тянет?

— Тетушка Флорина мне по секрету рассказала, что председатель на него накричал — прямо на собрании, при всех. Он из-за электрички опаздывает на работу.

— Да, такого дурака, как я, теперь поискать — чтоб в деревню насовсем переехал…

— Поговаривают, будто он увольняется. Старший инженер тоже его ругает. В январе опять была драка — из-за Камелии.

— Неужто Пузан все еще с ней?

— Да… А она, как всегда, готова крутить с первым встречным. Пузан и застукал ее с этим, новеньким, в конторе.

— А ты?

— Что — я?!

— Не придуривайся. — Паул пристально смотрел ей в глаза. У Эмилии защемило сердце.

— Зачем ты так…

— Тяжко тебе одной? — Он перевел взгляд на свою арестантскую шапку и, растягивая слова, произнес: — Знаешь, этот чертов бром… Иногда мне кажется, что я уже никуда не гожусь. — Голос у него вдруг сел. — Не желаю я, чтобы обо мне все языки чесали, как о Пузане. Уж лучше развестись.

— Перестань, Паул. Все будет хорошо.

— Только не это, лучше уж развестись. Я тут всякого наслушался. Как подумаешь, ведь и женщины по-своему правы.

Он провел рукой по лицу. Кусочек газеты отклеился. Эмилия смотрела на его щеку. Она была уверена, порез глубокий, пусть и незаметный.

Под потолком стоял табачный дым — хоть топор вешай. Голоса вокруг них постепенно затихали. Только из угла, где сидел парень в куртке из болоньи, время от времени еще доносились выкрики и смех.

— Кто-нибудь еще вспоминает мою аварию?

Эмилия помолчала. За четыре года она так и не поняла, какого ответа ждал Паул, каждый раз спрашивая у нее одно и то же.

— Да вот, Жеан Гаврилеску на днях вспоминал; я тебе забыла сказать — он машину купил! В учительской кто-то завел разговор о всяких происшествиях, тут он и вспомнил о… Он говорит — тебе просто не повезло. Так и сказал: не повезло…

— Плевал я на твоего Гаврилеску! — рявкнул Паул. Те, кто сидел рядом, даже не обернулись. Зато охранник за его спиной сразу же встрепенулся: