Как зовут четверку «Битлз»?

Все время думала о ребенке. Что станет с девочкой без нее? И вот — поправилась, только ребенок не слушается. Надо радоваться, что осталась жива и что все более или менее.

Но нет сил. Даже для радости нужны силы. Где их взять? Она и улыбается-то редко — когда скажут доброе слово или подарят цветы.

Цветы она очень любит. Девочка знает эту ее слабость и пользуется, когда хочет чего-то от матери. Хитрунья какая выросла. Как не улыбнуться, как не поцеловать ее. Совсем большая, разбирается, что к чему.

Уже совсем светло, час как она стоит в очереди.

Ничего особенного. Все нормально.

— Вы говядину тоже берете?

Она вздрагивает, оторванная от своих мыслей.

— Н-нет, я только свинину.

— Тогда можно вас попросить… Возьмите для меня два кило говядины. Больше двух не дают в одни руки. Раз вы все равно не берете. Очень вас попрошу…

— Хорошо, пожалуйста.

Почему бы не взять? Она перекладывает кошелку из одной руки в другую и сует в карман сотенную, которую ей дает гражданка сзади.

Все мы люди, надо помогать друг другу.

Она возьмет два кило свинины для себя и два кило говядины для этой женщины с хитрыми глазами. Она бы ее не заметила, если бы та к ней не обратилась. Но просьба кажется ей естественной.

Снова молчание. Ее молчание. Другие разговаривают.

Холод пробирает до костей. Сыро.

Чем ближе они к кассе, тем больше волнения. Все время вспыхивают скандалы. Под разными предлогами некоторые пытаются пролезть вперед. Очередь протестует. Еще бы.

Вообще-то мясные страсти ее никогда не задевали. Ребенок рос при ней, без претензий, забота о желудке — всегда на заднем плане. Она старалась привить девочке другие интересы. И сама непривередлива. В этом они похожи, мама и дочка.

Черт ее дернул встать в эту очередь!

Голубцов захотелось! Будут тебе голубцы!

Она в ярости, она окоченела. Знала бы, что придется столько стоять, хотя бы оделась потеплее.

Она молчит.

Холодно. Здорово холодно. Солнце и не думает появляться. И уже восемь. Все утро псу под хвост. Пока выберешься отсюда… А еще белье с вечера замочено…

Она стоит, съежившись, подле высокого гражданина с усами. Он что-то примолк. Видно, тоже замерз.

— Совсем замерз, — говорит он ей, как будто прочтя ее мысли.

— Да, холодно, — отвечает она, удивляясь совпадению.

Она больше не может. Надо уходить. Ничего ей не нужно, никакого мяса. Кому сказать, кому поплакаться?

Ей ответят: «Ты что, милая, разве можно, стояла-стояла, уж потерпи еще, обидно же!»

И будут правы. Но эта логика сейчас не для нее. Она продрогла, измучилась. Она хочет домой.

Как хорошо в детстве, когда о тебе думают другие. Теперь она взрослая женщина. Детство вспоминать не приходится. У самой дочка.

Ком в горле, ноги как деревяшки. А главное — эта промозглая сырость.

— Вы очень любезны. Я вас заранее благодарю, — говорит ей гражданка, для которой она возьмет два килограмма говядины.

— Не за что, — роняет она чуть слышно.

И дает подтолкнуть себя вперед. До кассы осталось несколько человек. Тут настоящая давка. Как всегда у кассы.

Она могла бы уйти. Но она этого не сделает. Это абсурд. А она должна быть логичной. Она купит мясо. У нее на глазах слезы. Но тут этого никто не заметит. Не до того.

Перевод А. Старостиной.

МАЛИНА [6]

— А теперь помянем умерших. Упокой господи наших отцов.

Он отлил каплю вина в полную окурков пепельницу и залпом выпил стакан.

Пил он много, но не пьянел. По крайней мере не признавался. У него скребло на душе. Черный бес скребся. Невыносимо. Раздирал до крови. Так он говорил.

«Я потому и пью только черное вино — утопить беса».

Он проучился четыре года в духовной семинарии, но его исключили за связь с одной бухгалтершей из соседнего банка. Друзья советовали ему все отрицать. Или хотя бы уходить от прямых ответов. Он твердил, что не может солгать, не приучен, и против совести не пойдет. Он оступился, что и говорить, сделанного не воротишь.

Цельная натура.

Заплатить пришлось дорого. Подобные признания участь не облегчали. Он не унижался, не просил ни прощения, ни даже снисхождения. Сказал, что любит эту женщину. Ему напомнили, кто он такой и что такое любовь к Господу: женщина была замужем.

Он пошел на стройку. Проработал там год, потом приятель устроил его к себе на фабрику. Кладовщиком. Он писал красивым почерком, не пил, разговору был вежливого, никогда никого не подводил. На фабрике не знали, что он из духовной семинарии. Он работал и жил как все, ничем не выделяясь. Женился, завел ребенка. Один пожилой техник из снабжения советовал ему выучиться на инженера. «При такой голове, как у тебя, не дело просто так небо коптить». Как будто непременно надо быть инженером, чтобы не коптить небо.

Когда у него умер отец, он с горя запил. Не каждый запьет, потеряв отца.

«Это не причина, товарищ…»