Как зовут четверку «Битлз»?

А теперь вот слоняется по улицам. Что-то надо решить. Прогулять? Немотивированное отсутствие. Пусть. Поговорить с кем-нибудь час-другой. Чтобы тебя выслушали, только не на бегу, не дергаясь. Вдруг тупая боль возникает в желудке. Еще не хватало! Это все соседка… Сейчас она уже могла бы быть на работе, на своем рабочем месте, среди знакомых лиц, под их защитой. Вскипятить чайку, попросить таблетку. У одной сотрудницы всегда с собой целая куча пилюль. На все случаи жизни. Несчастная, у нее даже матери нет, приходится самой о себе заботиться. Ужасно хворая. И бессловесная. Сколько ни навалят работы — слова не скажет. И не жалуется направо-налево, как эта соседка, а ее жизнь не слаще. Может, дело в темпераменте?

Я уже опоздала… Через пять минут соберут журналы…

Миорица вздыхает и направляется к автобусной остановке. Она решилась. Она возвращается. Она все-таки пойдет на работу. Так лучше. Выбирать не приходится. Там по крайней мере есть с кем перемолвиться словом. А на случай, если боль не отпустит, имеется медицинский кабинет. Доктора, правда, никогда не застать, но ей поможет сестра. Такая рыжая, все пальцы в перстнях. Она со всеми запросто. Умеет себя поставить. Только вот питает слабость к молодым ребятам. Да, на работе как-то надежнее, чем сидеть дома и угрызаться, что прогуливаешь. Да еще мать пилит. Все. Она идет на работу. Решено.

4. Финал. Возможны варианты.

Она села в пустой автобус. Добралась до места. На проходной у нее отобрали пропуск. Она отдала его не без гордости: новое ощущение, она никогда не опаздывала. Да, как ни странно, никогда, она любит точность и аккуратность. Но сейчас она рада, ей хочется смеяться. Она на работе. Хорошо-то как!

Она уверенно направляется к главному корпусу, к своей лаборатории. Боль почти прошла. Все становится на свои места. Она знает, что будет сейчас, что будет потом. И что ей надо делать.

«Привет, куколка. Веселая, видно, была ночка, никак до работы не дойдешь», — поддразнивает ее техник из соседней лаборатории.

Двое рабочих молча смотрят. Вначале она ежилась от этих долгих нахальных взглядов. Как будто какая-то гадость бегает по телу. Потом привыкла.

«Иди знаешь куда…» — мысленно посылает она коллегу, гордо шагая мимо.

Заботы остались за проходной. Она свободна! Все ей знакомо. Место. Люди. Все привычно. Умывальник в уборной, где она ополаскивает лицо холодной водой. Коридор. Шкафы с лабораторной посудой. Электроплитка. Белая штора. Стол с кафельным покрытием, стеллажи, горшки с цветами на подоконнике. Без нее никто не польет цветы.

И она хотела все это бросить, со всем порвать! Что это на нее нашло с утра? Вернуться домой с автобусной остановки? Не пойти на работу? Взбредет же такое в голову! Рассказать товарищам — посмешить их?

«Ай да Миорица… Надо же…»

Они относятся к ней со всем пониманием.

Даже симпатизируют.

Перевод А. Старостиной.

МЫ ЗАПЛАТИМ

Я очнулся, и когда взглянул на витрину, она была другой, чем во сне.

Тудор Цопа. Испытание для писателя

Сначала он не понял, что там за шум. Женщина кричит, что ли? Потом подумал, что это пьяная компания. По субботам, если не спится, он позволяет себе читать допоздна. Бессонница — зато можно насладиться тишиной, городской, блочной. В деревне тишина не та, она тяжелее и давит.

Он не оторвался от книги, не встал с кресла. Опять раздались крики. Любопытство толкнуло его к окну. Он погасил свет и распахнул створки. На Александрийском шоссе было пусто и почти темно: то тут, то там анемичный фонарь, как старик на казенных харчах.

Кто-то кричал: «Человек умирает! Стойте! Умирает человек!»

Это еще что такое?.. Толком разглядеть ничего не удавалось. Какие-то тени метались на обочине, у купы деревьев. Женщина в белом платье пыталась остановить машину. Отвезти кого-то в больницу, предположил он. Ночью звуки становятся неузнаваемыми. «Мы заплатим!»

Машины замедляли ход, некоторые даже притормаживали, шоферы высовывались из окон, но, поняв, чего от них хотят, проезжали мимо.

Желающих не находилось, хотя это «мы заплатим!» раздирало пелену покоя и ночи.

Белое длинное платье, свитер наброшен на плечи, каблуки, женщина была молодая. «Что делать, Мирча, если он умрет?» Дальше расслышать было трудно.

На мгновение он задумался, не спуститься ли к ним. «Подать руку помощи». Но тут же умерил свой пыл. К чему?

Он был сыт по горло красивыми жестами, благими намерениями, которые плохо кончались. Его редко понимали правильно. Когда и понимать-то было нечего, когда он просто, по-человечески протягивал руку, то натыкался на: «Твое какое дело!», «Ты-то что лезешь?» или «Шел бы своей дорогой».

Он курил в оконной пустоте, не приходя ни к какому решению. Всякая ночь — путешествие, говорил он себе. И сам себя осаживал: книжности.

Было трудно оставаться спокойным, даже при самой твердой установке на спокойствие. «Стойте! Остановитесь… Пожалуйста! Человек умирает! Надо в больницу! Мы заплатим!»