Как жить с неверующим супругом?

И я стала думать, как это я не стою его мизинца, ведь я уже где-то там, наверху, так уже хорошо иду к Богу, и вдруг какой-то тут грешник, с которым я вынуждена жить и терпеть все эти мучения, вдруг — я не стою его мизинца! Но я всегда воспринимала слова священника как волю Божью. И если священник сказал, что я не стою его мизинца, я действительно не стою его мизинца. Нужно найти, почему я не стою. И я стала смотреть на мужа другими глазами и пытаться разглядеть, что же там такое священник нашел. Батюшка еще сказал: «Ты посмотри, как он тебя любит, как, я не знаю, мало в каком неправославном человеке присутствует такая любовь». Это вообще меня потрясло...

44

Я считала, что какая там любовь, все давно прошло, ведь как можно к любимому человеку относиться так жестоко. Но посмотрев-посмотрев, я увидела, что ведь муж работает ради нас с утра до вечера, он ради нас готов сидеть в воскресенье один и ждать; все праздники православные — Рождество, Пасха — мы уходим, оставляем его одного... Он, действительно, столько делает ради нас! И я стала думать, а что же я делаю ради него. И выяснилось, что ничего. Не говоря уж о том, что я что-нибудь бы делала для его спасения. Я делала все ради своего спасения и спасения детей. Опять же детей я считала совершенно своими, и потом, когда я стала разговаривать с ними на эту тему, у них так и проскакивало, что папа грешник, что папа у нас нехороший, он ругается и хочет выкинуть иконы. Я увидела, что дети видят его совершенно такими же глазами. И куда это зайдет, когда они вырастут, если они сейчас не уважают отца, слово отца ничего не значит?

Я стала потихонечку менять этот стереотип. Я стала говорить, что, да, папа ругается, но в этом мы виноваты. Мы его не послушались, мы спровоцировали его. Мы плохо за него молимся! Мы молимся за него? Мы вообще за него не молимся! И когда духовник спросил: «Как ты молишься за него? Ты кладешь за него земные поклоны,

ты что-то читаешь? Как ты просишь Богородицу, чтобы

он пришел к вере?» А никак я не прошу! Вот он не идет, так это его личное дело. Я же сама пришла!

И я вдруг испытала к нему жалость. Я поняла, что

если мы с ним разойдемся, ведь никто его не спасет!

Быть может, первым порывом у меня было чувство гордыни: если не я помогу ему спастись, то кто же! Во-зьмусь-ка я за него, буду его исправлять. Но когда я

45

взялась за его исправление, то увидела в нем столько достоинств, которыми сама не обладала. Я увидела, что, находясь долго в храме, я запустила дом. Ведь я ходила на все воскресные и праздничные службы, на все молебны! И дома развелось много беспорядка, физически мне было не управиться, плюс маленькие дети. Я считала, что это нормально, ведь я не могу успеть все, а так я буду успевать главное. То есть, посмотрев на себя со стороны, я увидела, что я хозяйка никакая, что я не готовлю ничего вкусного, дома у нас беспорядок, мы папу не встречаем, в общем, муж у меня находится в черном теле. И тут, когда я так стала сравнивать себя и его, я вдруг увидела, что я действительно не стою его мизинца! У меня в голове произошел просто переворот!

Мы с ним решили написать, что мы хотим друг от друга. Требования к мужу и требования к жене, — так мы назвали эти листочки. Я, конечно, написала, что хочу, чтобы он ходил в церковь или хотя бы не запрещал нам это делать. А он написал элементарные вещи: я хочу, чтобы в доме был порядок, я хочу, чтобы в воскресенье или хотя бы в какие-то дни мы вместе гуляли. Я хочу иногда, хотя бы раз в месяц, получать пироги... То есть совершенно простые, человеческие вещи.

И я подумала, что станет с моим православием, если в праздники я напеку своей семье пироги! Что плохого, если я наведу порядок в доме. Что плохого, если мои дети погуляют с отцом, и пускай он в это время им что-то расскажет далекое от веры, но не плохое же, не желает же он им зла! И вот, у меня что-то переломилось в душе. И я стала его очень любить, я почувствовала, что была неправа. У меня возникло чувство ви

46

ны. Я увидела, что это я разрушаю нашу семью — я, а не кто-то другой!

И я стала делать маленькие попущения. Снимала платок, когда мы выходили с ним куда-то. Я согласилась ходить с ним в гости, я надела юбку не совсем уж до пят, надела брюки, потому что ему это нравилось. Я, быть может, могу снова подкраситься и подкрутиться, ведь я делаю это для него, а не для самолюбования. Я делаю так, потому что ему приятно, потому что ему это важно. И сделав это для него, я почувствовала, что могу в своей семье делать то, что хочу: молиться, сколько угодно, пойти в церковь, когда заблагорассудится... Мужу было важно, что я ему уступила в чем-то. И он в благодарность согласился уступить что-то и мне.

47

И мы начали так балансировать: я уступаю ему немножечко, что допустимо, а он уступает мне. Конечно, в главном, в основном, я бы не поступилась никакими убеждениями, например, никогда не согласилась бы на аборт. Но в пустяках, в мелочах — почему бы нет?

Ведь я люблю его!