Как жаль, что так поздно, Париж!

Письмо не было запечатано. Оно лежало в старом пожелтевшем конверте, на котором по-французски и по-русски было написано: «Москва, Мясницкая улица, дом ВХУТЕМАСа, Екатерине Дмитриевне Самариной».

«Катя! Зина! Неужели это письмо дойдет до вас и вы его прочтете! Сердце мое чувствует: вы живы. Я тоже жив, я люблю и помню вас, и эта память – мое главное сокровище. То, что я делаю сейчас, я делаю во имя вас и той земли, по которой вы ходите, не замечая, что это – счастье. Дай вам Бог никогда этого не замечать и об этом не думать. Об этом думают только лишившиеся ее. Вы никогда не должны быть так несчастливы.

Я не хочу, чтобы вы плакали, читая это, милые мои, не плачьте, будьте живы, и тогда мы непременно встретимся. Если бы я не верил в это, я бы не смог делать то, что делаю.

Жива ли Оля? Хочу, чтобы она была жива и помнила обо мне, как я о ней помню – всегда.

Обнимаю вас, дорогие мои, бесценные Зина и Катя. Ваш Дора. Варя в Париже, здорова и кланяется».

Никого уже нет – ни тех, кто писал, ни тех, кому писали. И кто такая эта Оля? Наверное, и ее уже нет. Звезды погасли, а их свет все еще доходит до Земли.

Андрей сидел над письмом, сдвинув в сторону свои бумаги. Опять зазвонил телефон, он забыл его выключить.

– Добрый вечер, Андрей Константинович! Это Мария Алексеевна, переводчица мсье Шаброля. Не хотите ли вы показать мне ленинградскую белую ночь?

Андрей ошеломленно молчал. Вот так позвонить и предложить? На том конце провода раздался смех.

– Ну что вы так перепугались? Живете, можно сказать, у самого окна в Европу, а мыслите все еще по-азиатски.

Андрей разозлился.

– Я к вашим услугам, хотя у меня полный стол работы. Где мы встретимся?

– У меня в номере, разумеется, – ответила эта красотка. – Скажите внизу портье, что вас ожидает мсье Шаброль в 341-м номере, и поднимитесь в 342-й. Adieu. – Она повесила трубку.

Плюнуть и не ходить. (Он достал из шкафа свежую рубашку.) Дураком надо быть, чтобы потакать таким штучкам. (Надел другие джинсы.) Черт бы ее побрал с ее Европой! (Похлопал себя по карманам, есть ли сигареты, деньги.) «А ты сиди дома», – сказал он коту и с силой захлопнул за собой дверь.

Белая ночь. Из окна ее номера она не казалась такой белой, наверное, ее заслоняли деревья. Андрей пошел по Невскому до Фонтанки и свернул у Аничкова моста направо. От французского коньяка или от ее духов во рту был парфюмерный запах, и он сплюнул в воду. Ей не нужна была никакая белая ночь, ей нужен был он, и она его заполучила, потому что он – дурак, его поманили, и он тут как тут.

Он опять сплюнул в Фонтанку. Голова гудела, как после похмелья, а во всем теле была пустота. Почему-то вспомнил, как шел здесь по Фонтанке, только по той стороне, проводив бабушку в Николаев. Тоже была светлая ночь, и как всё было счастливо, как он радовался свободе…

Он посмотрел на часы: два часа, и вдруг вспомнил, какой это день. Катин день рождения! Завтра ее день рождения, а оно уже наступило – это завтра. Андрей замычал от отвращения и пошел быстро, почти побежал. На углу под светофором стояла «Волга» с зеленым огоньком. Он сел в машину, и шофер помчался по пустынным улицам так, будто убегал от кого-то. Андрей подумал: как успокаивает скорость.

– Подождите меня, – сказал он вдруг, когда подъехали к дому, – я поеду сейчас в аэропорт.

Бегом по лестнице, не дожидаясь лифта, быстрей, быстрей, только взять сумку, запихать в нее чего-нибудь и пересчитать деньги. Денег мало, только обернуться, ну и черт с ним! Газ выключен, свет погашен. А кот?!

Код сидел на полу в передней и молча наблюдал за Андреем.

– Я позвоню Володьке с аэродрома и оставлю ему ключи в почтовом ящике, он тебя покормит, – сказал Андрей коту и вышел из квартиры.

5

Нонна была права, когда говорила: все настоящее будет потом. Влюблена – это еще не любовь, она начнется потом или не начнется вовсе.

Семь лет назад Катя была уверена, что выходит замуж, потому что любит Андрея. На самом деле была влюблена не в него, а в его влюбленность в нее. Когда расставались (он учился в Ленинграде, она в Москве) и она переставала видеть его следящие за ней глаза, его улыбку, обращенную к ней, ей становилось нестерпимо скучно жить. Страшно признаться, если бы тогда это был не Андрей, а какой-нибудь другой человек, она вполне могла бы стать женой этого другого.