Как жаль, что так поздно, Париж!

Теперь она любит Андрея, только Андрея, любит, когда он уставится в окно и посвистывает – думает; любит, когда он прочтет ей какие-нибудь две фразы и скажет: «Правда, хорошо?» – и улыбнется, радостно и не смущаясь, любит, когда он, сильный, подбрасывает Коленьку вверх, а тот визжит…

У Кати нет подруг, как-то уж так получилось. У нее есть приятельницы. Майя Васильевна, когда она жила у нее в Москве, спросила как-то: «Почему у тебя нет подруг? Как вы существуете без этого на свете?»

Нонна тоже удивляется.

– Что за идиотское слово – приятельницы? С приятельницами только к косметичке ходить, ну или еще в сауну…

Таких подруг, какой была Нонна для Лиды, Катиной мамы, или такой, какой была Вика для Майи Васильевны, у Кати, конечно, нет.

С Викой, впрочем, все не просто.

– Тоже мне подруга! Смылась и – салют! Она же тебя предала, – сказал однажды за обедом Андрей Майе Васильевне, и Катя помнит, как у Майи Васильевны запылало лицо, а Константин Григорьевич резко, что на него непохоже, оборвал сына: «В каком тоне ты об этом говоришь!» Тон, пожалуй, в самом деле, был легкомысленным.

У Кати нет подруг. Зато у нее есть Нонна, которой можно доверить все. Нонне Катя рассказала, как боится, что Андрей ее разлюбит.

– Я не понимаю, почему он меня любит, за что?

– Выбрось это из головы, – сказала Нонна.

Надо забирать Коленьку и уходить, жарко. Сейчас пойдем на почту, может быть, от Андрея уже есть телеграмма, должен же он прислать ей сегодня телеграмму.

Телеграммы на почте не было. И даже от Нонны не было. Получается, что только один Потапенко на всем свете помнит, что у Кати сегодня день рождения.

…Плотный жаркий воздух окружил Андрея на бетонной дорожке адлеровского аэропорта. Автобус на Гагры был переполнен, но он как-то втиснулся в него и с облегчением вылез, как только въехали в Гагры, хотя ехать надо было – он знал – до универмага.

Швейцарское здание гостиницы «Гагрипш», пальмы, павлины и лебеди были все те же. Прежде всего надо окунуться в море, смыть с себя эту бессонную ночь, раскаленный воздух аэропорта, липкую духоту автобуса.

Он плавал долго, пока не устал, и еще некоторое время лежал на горячей гальке, ни о чем не думая.

Найдя улицу, где снимали комнату Катя и Коленька, стал волноваться: сейчас он их увидит. А что она увидит в нем?

Первым его заметил Коленька. Он сидел в саду и что-то нагружал в грузовичок, который когда-то подарил ему Андрей.

«Подарок! – вдруг вспомнил он. – Я же не купил Кате подарок». Но она уже выбегала из дверей и что-то говорила, восклицала, загорелая, сияющая, любимая…

Дочь генерала Голговского Нонну Патарая пригласили на встречу ветеранов армии, воевавшей под командованием ее отца на Кавказе. Приглашали и вдову генерала, но мать ехать в Леселидзе – там происходила встреча – отказалась. Когда-то, когда еще был жив отец, провести лето в Валентиновке считала наказанием. Сейчас из Валентиновки было не вытащить. Поезжай одна, сказала она Нонне. Той не хотелось и некогда, дел на работе по горло, но не приехать неудобно.

– Поеду, – сказала она Варламу, – а потом заеду к Катьке, это ведь рядом.

…Генерал, узнав, что ей надо попасть сегодня в Гагры, лично распорядился дать машину. Как хорошо, радовалась Нонна, приеду в день рождения.

На заднем сиденье «Волги», когда она села в нее, лежали цветы и стояла корзина с вином и фруктами. Нонне, однако, показалось, что этого недостаточно, и она попросила молоденького сержанта, сидевшего за рулем, остановиться сначала возле универмага, когда приехали в Гагры.

На втором этаже очередь стояла на лестнице. «Джинсы дают», – возбужденно сказала Нонне толстая тетка в тренировочных трикотажных штанах. «А вам-то зачем?» – хотела ответить Нонна, но сдержалась. И вдруг увидела Андрея.

– Ты?

– Вот это да! Нонна Георгиевна, откуда вы?

– Из Леселидзе, я там была на встрече ветеранов из отцовской армии.

– Катя послала меня за вином, а я сначала зашел сюда – приехал без подарка.

– Вино есть, меня нагрузили целой корзиной вина…

Катька визжала почти так же, как Коленька, когда увидела рядом с Андреем Нонну – они шли с цветами, с корзиной и еще какими-то свертками.

Только что было светло и вот уже ночь, густая, как запахи южных деревьев и трав. Трещат цикады, дрожат звезды. Коленька спит, а они – Катя, Андрей и Нонна – все сидят за столом. Как странно, думает Катя, счастье бывает осязаемым, протянул руку и потрогал его…

Утром, когда Нонна вышла из комнаты, где ночевала (хозяева были знакомыми Варлама и, разумеется, нашли для нее свободную комнату в своем, казалось, таком перенаселенном доме), она с изумлением увидела Катьку: сухие, вытянутые в нитку губы и помертвевшие глаза. Она вдруг напомнила Нонне Лиду там, в Вильнюсе, в душной комнате университетского общежития.

– Что с тобой? – спросила Нонна.

– Все кончено, – ровным голосом ответила Катя.

– Что кончено?

– Все кончено у меня с Андреем.

– А где Андрей?

– Он ушел с Коленькой на пляж.

– Почему у тебя с ним все кончено?

– Ах, не спрашивай меня ни о чем! – Катька подошла к кровати и легла на нее лицом к стене.

– Он изменил тебе?

Катька мгновенно повернулась.