Как жаль, что так поздно, Париж!

– Что тут разбирать? Выкладывались прилично. Претензий ни к кому не имею, – неожиданно для всех сказал Юрий Михайлович.

Игроки зашумели, задвигались, в раздевалке сразу стало тесно. «Как в лесу», – вспомнил тренер.

Это Полина сказала, когда он в первый раз привез ее к себе на тренировку. Стоя за высокими спинами, она растерянно говорила: «Я как в лесу». Лет тридцать прошло с тех пор, не меньше. Родной знакомый лес становился вдруг чужим, враждебным, ничего не стоило заплутаться и сгинуть.

В последнее время – или это кажется? – что-то исчезло в отношениях с ребятами. Легкость исчезла. Так легко когда-то казнил и миловал. То, что умел и знал он, не умел и не знал в баскетболе никто. Это давало право казнить и миловать. Что же изменилось? Разве он перестал знать и уметь? Что-то изменилось…

По возвращении из Тбилиси Володе Сорину предстоял развод с женой. Тянулось давно, много месяцев. Было болью, стало скукой ожидания. Они прожили вместе три с половиной года, и эта ее глупая, злая, бессмысленная угроза – «вот подам на развод!» – почти осязаемо, так ему казалось, все время висела над их жизнью. При любой размолвке, обиде, ссоре (да какие ссоры? чушь собачья!) она говорила: «Подам на развод». Вначале ошеломляло: что же, выходит, ничего не дорого? Вот так сразу – развод?! Он пугался, что-то сжималось в животе и ухало вниз, как при ударе. Начинал неумело подлизываться. Потом все это стало бесить, потом – надоело.

– Что ж только грозишься? – с веселой яростью говорил он Татьяне. – Подавай, подавай на развод!

И она, наконец, это сделала. В марте, когда он уехал в Сочи на сборы. Поездки на сборы, на соревнования – все это ей не нравилось, не устраивало. «Меня не устраивает», – подлое ее выражение. А когда съездили на турнир в Японию и он привез ей кучу тряпок, – устраивало. После Японии месяца два о разводе не вспоминала. Но в нем уже все перегорело, он ничего и не ждал другого. Опять эти разговоры о деньгах, всегда не хватало денег!

– Вы с вашим Михалычем просто кретины! – говорила Татьяна. – Хоть бы заставили его премиальных добиться! Ему-то что! Его Полина – старуха, она в своей дубленке еще сто лет проходит.

Из сочинской гостиницы позвонив матери на работу, узнал, что Татьяна подала заявление в суд.

«Ты, сынок, не нервничай», – сказала мать. Разве он нервничает?

– Бабы – дерьмо – услышав о заявлении, сказал тогда Гриня. – Но вот пацан…

Вовка родился маленьким, слабым. В первые дни Сорин даже боялся подходить к нему, смотрел издали со страхом, как ловкие руки матери переворачивали, похлопывали крохотное тельце. Роды были тяжелые, Татьяна еще долго не вставала с постели, и все, что нужно, делала мать, она взяла отпуск, чтобы выходить Вовку.

– Чего он такой маленький? – спрашивал у матери Сорин, стараясь говорить шепотом, но не из-за малыша, а из-за жены, чтобы не услышала. – Разве все такие?

– Все не все, а мы лучше всех, – непонятно отвечала мать, поглощенная своим занятием.

Мальчик кряхтел в ее руках и вдруг зевнул совсем как взрослый. У Сорина защипало в носу.

– Ты тоже не сразу таким вымахал, – сказала мать. – Неси-ка ванночку.

В эти первые недели Вовкиной жизни они с матерью очень сблизились, но, когда Татьяна поправилась, мать опять уехала к себе в Дибуны, где у них с отцом был дом, в котором вырос Сорин и про который Татьяна говорила: «Не дача, не чача».

Вопрос о сыне – главный вопрос! – отнимал у Сорина силы. Вроде бы он и не нервничал – просто уходили силы. Особенно на тренировках. На игре он забывал о сыне, на тренировках – нет. И эта постоянная болезненная память отнимала силы.

– Володя! Володя! Сорин! – то и дело кричал Михалыч, как будто будил его. – Спишь на ходу! Что с тобой?

Сорин знал, что Михалыч любит его, и знал, как просто потерять эту любовь. Вот и Гриня тоже был когда-то любимцем, до того, как съездил со сборной в Штаты, а вернувшись, сказал ребятам, что там «играют так, как Михалычу не снилось». Теперь тренер почти не здоровается с ним.

– Плевал я на его любовь, – говорит Гриня. – Не любовь нужна, а капуста.

С «капустой» как раз дела обстояли неважно. Откуда возьмется «капуста», если все время проигрывать? В прошлом году – год везенья – «капуста», то есть деньги, прямо сыпалась на них. Сорин даже смог потихоньку от Татьяны дать отцу две тысячи на ремонт дома. Но Татьяна все-таки узнала об этом, от нее трудно было скрыть что-нибудь, связанное с деньгами. Должно быть, это и подтолкнуло окончательно к разводу. Ну и черт с ним!

В год везенья как отлично было в команде! Ни ссор, ни распрей. И Гриня не был таким, как сейчас.

После Тбилиси Юрий Михайлович впервые подумал: не уйти ли? И мысль эта неожиданно показалась освобождением. О господи! Да уйти – и всё. С этой каторги…

– Тебя к телефону, – позвала Полина, приоткрыв дверь.

Он тяжело встал, сунул ноги в старые разношенные кроссовки, служившие тапочками. Звонил второй тренер.

– Разбудил?

– Конечно. В такую рань.

– Ну извини, Михалыч, надо.

– Что надо-то?

– Сорин от жены ушел. Вернее, она его выставила. Поехал в Дибуны к родителям.

– Ну и что?