Читаем Как жаль, что так поздно, Париж! полностью

Громили Пастернака. И хотя смотрел в газеты с отвращением, все же не рыдал, а смеялся, да-да, смеялся, когда какой-то дурак писал (вернее, за него, дурака, писали): «Я Пастернака никогда не читал, но знаю…» Это вызывало смех! Надо было корчиться, будто кожу сдирают, а он смеялся. Да мало ли что еще!

А после лагеря оно вновь вернулось, это чувство. Не таким острым, но все же. Как затихающая боль. И уже совсем недавно, когда сбили южнокорейский самолет… Ночью проснулся, услышав чей-то последний смертный крик, и корчился на диване, и плакал, закрывая лицо простыней, желая не видеть, не видеть, как падают с горящей немыслимой высоты в равнодушный океан дети, не понимая, что с ними сделали!

После южнокорейского самолета ни от чего уже не было больно, что-то ледышкой застыло внутри, и, чтобы разморозить этот лед, Никита пил еще больше, чем прежде, и больше, чем прежде, казалась бессмысленной жизнь.

Восемь лет в лагере были не то что из нее вычеркнуты, были другой жизнью, а к этой, новой, бегущей мимо, трудно приспособиться.

Первым вернулся Артём Бергер, через два года после него – Петя Смолин. Говорили, что мать Пети ездила по всем инстанциям, падала в ноги высоким чиновникам, но ничего не помогло: Петя от звонка до звонка отбыл свою пятерку. А когда вернулся, матери в Ленинграде не было, она уже жила в Штатах, и понадобилось еще три года, чтобы выцарапать туда Петю.

Провожать его съехались все. Из Кингисеппа приехал Никита, из Луги – Олег и даже Рудик Брянцев с Нинкой, хоть эти жили дальше всех, в Горьковской области, где у Нинки собственный дом, доставшийся ей от прабабки-староверки.

– Подведем итоги? – насмешливо спросил Никита, когда после восклицаний и объятий расселись вокруг стола.

– Подобьем бабки, – весело согласился Петя.

Веселого было мало, но все веселились. Немного нервно, но веселились. Вид на жительство из всех присутствующих имел только Артём, любой представитель власти мог придраться к честной компании, но – черт возьми! – они живы и наконец-то встретились!

Вспоминали прошлое, шутили, смеялись, но будущего не касались, будущего не было.

– Давайте выпьем за Петю! Он нашел личный выход…

– Личный выход найти, по-видимому, можно, а вот общий – нет…

– Когда-нибудь найдется и общий, но, боюсь, мы этого не увидим…

– А со мной в лагере сидел один физик, так тот считал, что перемены чрезвычайно близки…

– Оптимист твой физик…

– Почему? Он как раз реалист…

– Вот именно! Он говорил, что мы и такие, как мы, – чернозем перемен…

– Чернозем?..

– Или, если хотите, удобрение для него…

– Словом, лечь в землю, а на ней что-нибудь прорастет…

– Ну, лечь в землю – это каждый готов…

– А я не готов! Я хочу еще что-нибудь увидеть наверху…

– Ха-ха! Посмотрите на него! Он еще мало видел?..

– У нас в пермских лагерях было популярно пушкинское:

Иль мало нас?Или от Перми до Тавриды,От финских хладных скал до пламенной Колхиды,От потрясенного Кремля…

– Вот-вот, от потрясенного Кремля. Каков, однако, Александр Сергеевич!..

Как были рады друг другу, как щемило сердце при взгляде друг на друга – постарели, изверились, никого не потрясли, кроме собственных матерей и жен!

«Иль мало нас?» Все-таки мало, конечно, мало, но даже не в этом дело. От финских скал до Колхиды – глухие, спящие пространства, затерянные поселки, города и городочки – такие, как Кингисепп, бывший Ямбург, чухонская земля! Кому тут дело до идей, за которые сослан сюда историк Смородинцев! Да и не историк он вовсе, а такелажник, и какие, к черту, идеи, когда в магазине ничего, кроме водки да кильки в томате! После смены, стоя с мужиками у пивного ларька, Никита слушал с тоской их разговоры: знают немало, да понимают мало. То есть про свою жизнь знают все, но оценить, понять, почему, допустим, в магазине ничего не продают, кроме водки и кильки?! Предположения самые дикие («Все Куба съела!»), но возражать, объяснять – стыдно. «Что ты тут, лучше других? Все понимаешь?» Стыдно.

Первым вернулся Артём. «Ну вот, – сказала Марфуша. – Теперь хоть умру спокойно. Соня и дети при тебе».

Она умерла ночью на своем раскладном кресле, что стояло вдвинутым в малое пространство между кухней и крохотным коридорчиком, никого не обеспокоив, не разбудив. Несколькими днями раньше, видимо, что-то чувствуя, предчувствуя, сказала Соне:

– Узелок мой в шкафу, где белье Димочкино.

– Какой узелок? – не поняла Соня.

– Ну, увидишь, – коротко сказала Марфуша.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие шестидесятники

Промельк Беллы
Промельк Беллы

Борис Мессерер – известный художник-живописец, график, сценограф. Обширные мемуары охватывают почти всю вторую половину ХХ века и начало века ХХI. Яркие портреты отца, выдающегося танцовщика и балетмейстера Асафа Мессерера, матери – актрисы немого кино, красавицы Анель Судакевич, сестры – великой балерины Майи Плисецкой. Быт послевоенной Москвы и андеграунд шестидесятых – семидесятых, мастерская на Поварской, где собиралась вся московская и западная элита и где родился знаменитый альманах "Метрополь". Дружба с Василием Аксеновым, Андреем Битовым, Евгением Поповым, Иосифом Бродским, Владимиром Высоцким, Львом Збарским, Тонино Гуэрра, Сергеем Параджановым, Отаром Иоселиани. И – Белла Ахмадулина, которая была супругой Бориса Мессерера в течение почти сорока лет. Ее облик, ее "промельк", ее поэзия. Романтическая хроника жизни с одной из самых удивительных женщин нашего времени.Книга иллюстрирована уникальными фотографиями из личного архива автора.

Борис Асафович Мессерер , Борис Мессерер

Биографии и Мемуары / Документальное
Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке
Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке

Писателя Олега Куваева (1934–1975) называли «советским Джеком Лондоном» и создателем «"Моби Дика" советского времени». Путешественник, полярник, геолог, автор «Территории» – легендарного романа о поисках золота на северо-востоке СССР. Куваев работал на Чукотке и в Магадане, в одиночку сплавлялся по северным рекам, странствовал по Кавказу и Памиру. Беспощадный к себе идеалист, он писал о человеке, его выборе, естественной жизни, месте в ней. Авторы первой полной биографии Куваева, писатель Василий Авченко (Владивосток) и филолог Алексей Коровашко (Нижний Новгород), убеждены: этот культовый и в то же время почти не изученный персонаж сегодня ещё актуальнее, чем был при жизни. Издание содержит уникальные документы и фотоматериалы, большая часть которых публикуется впервые. Книга содержит нецензурную брань

Алексей Валерьевич Коровашко , Василий Олегович Авченко

Биографии и Мемуары / Документальное
Лингвисты, пришедшие с холода
Лингвисты, пришедшие с холода

В эпоху оттепели в языкознании появились совершенно фантастические и в то же время строгие идеи: математическая лингвистика, машинный перевод, семиотика. Из этого разнообразия выросла новая наука – структурная лингвистика. Вяч. Вс. Иванов, Владимир Успенский, Игорь Мельчук и другие структуралисты создавали кафедры и лаборатории, спорили о науке и стране на конференциях, кухнях и в походах, говорили правду на собраниях и подписывали коллективные письма – и стали настоящими героями своего времени. Мария Бурас сплетает из остроумных, веселых, трагических слов свидетелей и участников историю времени и науки в жанре «лингвистика. doc».«Мария Бурас создала замечательную книгу. Это история науки в лицах, по большому же счету – История вообще. Повествуя о великих лингвистах, издание предназначено для широкого круга лингвистов невеликих, каковыми являемся все мы» (Евгений Водолазкин).В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Мария Михайловна Бурас

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии