Юлий Викторович работает заведующим спортивным отделом в одной из самых влиятельных в городе газет. Ну, если, конечно, иметь в виду влияние этой газеты на умы футбольных болельщиков. Когда предводительствуемый Потехиным отдел писал, например, что в любимой всеми команде недостаточно укреплена линия защиты, болельщики с трибун на ближайшем матче поучали тренера:
– Защиту меняй! Укрепляй защиту!
В следующем футбольном выпуске сотрудники Потехина писали, допустим, что полузащитник сдал, потому что нарушил режим. Болельщики ревели:
– Эй, ты, там! Бормотухин! Рожа!
Фамилия полузащитника была Рожин.
Словом, болельщики, читающие по утрам газеты, не прощали команде ничего.
Не прощали ей и те, кого раньше (не тогда, когда носили фестивальные юбки и мазались бриолином, а гораздо раньше, когда Юлия Викторовича еще и на свете не было) называли отцами города. Отцы города не прощали команде ничего. И правильно делали. Ведь что такое команда? Лицо города. А лицо города обязано быть безупречным.
Между прочим, кто первым сказал, что команда – лицо города, тот и установил раз и навсегда, что футбол – не игра. По всему видать, это был умный человек.
Сотрудники спортивного отдела работают так, как другим и не снилось, то есть всегда. Они никогда не уходят с работы, потому что с работы они идут на стадион (а разве стадион – не работа?), а возвращаясь домой, немедленно включают радио, транзистор и телевизор, чтобы каждую минуту знать, что происходит (или уже произошло) в спортивном мире. Во-первых, в местном, ибо, кроме стадиона, в городе есть еще спортивные залы, тартановые беговые дорожки, плавательные бассейны, и успеть всюду просто невозможно. Во-вторых, что произошло в целом по стране. И наконец, что случилось за рубежом, пока они сидели на стадионе. Узнав все новости, сотрудники спортивного отдела до позднего вечера перезваниваются друг с другом по телефону, и это тоже работа, что бы там ни говорили жены, считающие, что их мужья мало того, что ничего по дому не делают, но еще и на целый вечер занимают телефон. Так вот, что бы там ни говорили жены, телефон – тоже работа. Как же можно не обсудить захватывающую новость: «Динамо» Тбилиси сыграло вничью с «Черноморцем»! «Динамо»! Тбилиси! Вничью! С «Черноморцем»!
Только насладившись вместе с истинными болельщиками этой поразительной новостью, можно уже погасить свет и уйти с работы. То есть, говоря другими словами, лечь спать.
Сотрудники спортивного отдела, все поголовно – истинные болельщики. А Юлий Викторович Потехин, их шеф, или начальник, или Дед, или Батя, или Сам, естественно, самый среди них истинный, он болел еще тогда, когда иных попросту не было на свете.
В ложе прессы Сам никогда не садится рядом со своими сотрудниками. Не потому, что хочет выдержать дистанцию (Юлий Викторович – простой, демократичный человек), но рядом с почти такими же специалистами, как он (а его молодые оглоеды, как он называет своих коллег, – все сплошь специалисты), рядом с ними футбол что-то теряет в своем очаровании, потому что всякий матч – это таинство, фокус, волшебство и, как всякому волшебству, ему вредит избыток знаний.
Рядом с Никифоровым смотреть футбол – в самый раз. Толстый Никифоров не раздражает Потехина (пока, правда, не начинает говорить о Кипиани), даже дама, не отличающая левый угол ворот от правого, его не раздражает, пусть себе. Искусству нужны и дилетанты.
– Почему бы тебе не написать пьесу о футболе? – спрашивает Потехин в перерыве между таймами, закусывая вместе с Никифоровым бутербродами с красной икрой.
– Да ведь сцена мала, – отвечает Никифоров.
– Что значит – мала? – дожевывая второй бутерброд, удивляется Потехин.
– Ну как на сцене, будь это хоть Большой театр, сыграешь в футбол? – хохочет Никифоров.
– Да ну тебя! – машет рукой Потехин. – Я тебе серьезно говорю: футбол – это же драма, сколько страстей, какие характеры…
Но футбол не только драма, футбол – это еще и наука, бездна проблем: психологический фактор, соотношение психологических и физических нагрузок и еще такой феномен, как дух команды, – чем и как можно влиять на него?
Обо всем этом Потехин не раз беседовал с тренером, вторым после драматурга Никифорова ближайшим своим другом.
Почему после Никифорова? Да потому, что быть совсем на равных с тренером Юлий Викторович все же не может, тот знает что-то такое, чего Потехин не знает, что-то сверх того, что доступно пониманию.
Но вот перерыв подходит к концу, и все рассаживаются по своим местам.
– Должно быть, всё решится в третьем периоде? – щебечет дама. Она, оказывается, не только путает правый угол с левым, но и футбол с хоккеем.
– Здесь нет периодов – здесь таймы, – сдерживаясь (все-таки дама!), объясняет Потехин. – И таймов этих всегда два.
– Печеночкин! – ревут трибуны.
Надежда только на Печеночкина. Если он постарается, а он умеет стараться, когда в настроении (психологический фактор!), то и все остальные девять (дух команды!) будут так быстро бегать (и не только быстро, но и осмысленно), что сопернику ничего другого не останется, как дрогнуть. И вот когда он дрогнет…