Как жаль, что так поздно, Париж!

Он будет жить, самое трудное позади. Кате хочется бежать, но она не может встать, ноги ее не слушаются. Нам еще много чего предстоит трудного. Ерунда, это мы всё переживем. Мы пережили эту ночь. Надо, чтобы прошла ночь, сказал вчера Николай Сергеевич. Как это было давно!

Костя убедил Майю, что ей надо поехать домой и немного поспать.

– Мы с Катей останемся и через час тебе позвоним.

И вот она едет домой. Туда, где живут Катя, Андрей и Коленька. Где жила мама. И отец. Отец жил здесь совсем недолго, всего полтора года. Тюрьма, ссылка и война сделали свое дело. Майя и Костя привезли сюда Андрюшу, когда ему не было еще и двух лет. По вечерам Костя разговаривал с ее отцом, а она укладывала Андрюшу, потом приходила к ним.

Он будет жить. Самое трудное позади. Два дня назад она и знать не знала, что существует на свете Николай Сергеевич, а сейчас он главный в ее жизни. Он может помочь ее мальчику, а она ничем не может ему помочь.

Кто-то уступил Майе место в автобусе. «Наверное, у меня такое лицо, – подумала она и провела рукой по глазам. Рука стала мокрой от слез. – Разве я плачу?»

Как плакал Андрей, когда умерла мама! Плакал ночью в подушку, Майя слышала, как он стонет сквозь зубы. Сама уже не плакала, сидела в кухне, чтобы не разбудить Костю, ночь была светлая, свет не зажигали. Держала на коленях старый отцовский портфель, в котором мама хранила всякие бумаги, искала документы.

Попадались справки, квитанции, старые облигации. Откуда-то выпал листок со стихами, переписанными маминой рукой. Майя вспомнила, как мама спросила ее однажды:

– Ты знаешь такие стихи у Ахматовой: «Простившись, он щедро остался, Он насмерть остался со мной»?

Майя знала.

– А что? – спросила она.

Мама ответила странно:

– Я бы их написала, если б умела писать.

Автобус уже шел мимо «Электросилы», сейчас ей выходить. Не надо было уезжать из больницы, зачем она послушалась Костю?

Самое трудное позади, сказал Николай Сергеевич, самое трудное позади.

Майя достала ключи и открыла дверь. В пустой квартире говорило радио, его забыли выключить. «Девятнадцать часов по московскому времени, – услышала Майя, – передаем последние известия».

Этого достаточно

Памяти моих родителей

«Я родился 12 июля 1901 года в городе Заласентгрот (Венгрия). В 1917 году я вступил в Венгерскую социал-демократическую партию и был избран секретарем местной социал-демократической организации. После победы пролетарской революции и создания советской власти в Венгрии я работал в Будапеште в ЦК партии руководителем отдела местной печати. Был делегатом партсъезда и съезда Советов. Участвовал в выработке резолюции, принятой Центральным Комитетом по поводу падения советской власти в Венгрии. Во время белого террора 25 сентября 1919 года я был арестован контрреволюционными властями, но через два месяца бежал из тюрьмы и работал в нелегальной группе, организованной партией. В конце 1919 года по распоряжению ЦК, который счел мое дальнейшее пребывание в белой Венгрии безусловно опасным, я бежал в эмиграцию, где пробыл 20 месяцев (сначала в Австрии, потом в Чехословакии). В сентябре 1920 года, будучи нелегальным курьером между ЦК и Центральным Европейским бюро Коминтерна, я был арестован при попытке перейти границу и сидел три месяца в венской тюрьме. Венский суд решил передать меня в распоряжение чехословацких властей, которые меня давно разыскивали, но на венском вокзале мне удалось сбежать от полицейских и явиться в венский секретариат нашей партии за дальнейшими указаниями.

Меня послали в Братиславу ответственным редактором партийного органа и руководителем конспиративного кружка имени Либкнехта. Во время стачки состоял членом стачечного комитета, был арестован и предстал перед судом по обвинению в мятеже. Во время судебного разбирательства мне удалось бежать из тюрьмы, перейти границу и добраться до Берлина, где я снова был арестован и снова бежал.

Через Берлин и Вену нелегально я вернулся в Венгрию для подпольной работы. Был членом ЦК и Будапештского комитета партии, нелегальным курьером между заграничными комитетами партии и венгерским ЦК. Был председателем комиссии, выработавшей Устав партии и политические тезисы о задачах Компартии Балканского полуострова. 16 сентября 1922 года был арестован в Будапеште и приговорен к 13-летнему заключению. Просидев в тюрьме 26 месяцев, был освобожден путем обмена на военнопленного офицера австро-венгерской армии правительством Советской России и 27 ноября 1924 года приехал в Москву…»

1

На всех вокзалах мира одинаково пахнет горьким дымом. Горький дым и чужая речь. Мокрые дощатые платформы и снег. Летит в лицо и тает под ногами. Москва. Это надо было еще научиться произносить. А пока так: Москау.

Их легкие светлые пальто и цветные шарфы заставляли прохожих оборачиваться. Москва давно укуталась в теплое и темное. Во-первых – холодно, во-вторых – тревожно, не до светлых пальто. Оборачиваясь, прохожие смотрели неодобрительно: ишь, иностранцы, видать, у них там и не холодно, и не тревожно.