Как умирала Вера

Фишер поднял на него безумный взгляд, но с каждой секундой он все больше наполнялся осознанностью и негодованием. И вдруг в один миг все искры безумия испарились, как будто кто-то, недавно вселившийся в него, только что был повержен. Остались только отчаяние и усталость.

– Все живы. Пока.

Друзья по несчастью оживились, но стали еще более заинтригованы.

– Дядя, что-то пошло не так? – участливо поинтересовалась Алина, подбирая напрасные сопли.

Он встал и заходил по небольшому невидимому отрезку взад-вперед.

Пахом задумался, пытаясь определить, что именно в одной конкретной точке заставляет Фишера остановиться и пройти определенное расстояние до другой такой же точки, где он резко разворачивается на каблуках, чтобы проделать обратный путь. На самом деле он просто уже сам сходил с ума от ожидания, когда же Фишер ответит на закономерный вопрос.

– Я никогда не сталкивался с подобным. Она не поддается общему наркозу. Не спит, и все.

Пахом ненадолго закрыл глаза и сжал виски средним и большим пальцами, обхватив ладонями лоб. Страшно было представить, что чувствовала Вера все это время.

– Что, черт побери, не так со всеми вашими препаратами? – процедил он сквозь зубы.

– Пахом, научись сдерживаться, иначе я попрошу тебя уйти. Препараты исправны, я проверял их на себе. Маску проверили только что на санитаре, он уснул моментально. Препараты не действуют только на Веру Званцеву.

34

Самоубийство – это мольба о помощи, которую никто не услышал.

Равиль Алеев

Вера уже успела сродниться с каталкой, на которой ее возили туда-сюда по медблоку особняка с самого раннего утра. На смену всем перенесенным за сегодня потрясениям пришли апатия и полное равнодушие к своей дальнейшей судьбе. Поэтому когда санитар, избежавший тестового усыпления, вкатил Веру в ее прежнюю комнату, она даже не стала уточнять, что будет дальше. Санитар и сам поспешил удалиться, косясь на нее, как на чумную.

Вере было немного весело. Своей непокорностью ее организм ввел в смятение весь медперсонал, а самого Фишера довел до исступления. Она даже начала ощущать некоторую – скорее всего мнимую – неуязвимость.

Когда стало понятно, что Вера не может уснуть, Фишер, потея, как портовый грузчик, вколол ей что-то еще, но эффект оставался неизменным: мертвому припарка. Он хотел вырубить ее хоть каким-нибудь способом, чтобы она не видела его растерянности, пока он не определится с дальнейшим планом действий. Но, уставившись на хлопающую глазами девушку, не поддающуюся никаким манипуляциям, он махнул рукой и приказал увезти ее немедленно с глаз долой.

Вера не знала, радоваться или нет, что она пережила весь этот кошмар, ведь это наверняка не спасение, а временная передышка, и ей придется пережить все эти предсмертные минуты еще раз. Но один факт не мог не радовать ее: Элла очнется в своем прежнем теле. И Вера многое отдала бы, чтобы находиться рядом с ней в этот момент.

Согреваемая этой спорной радостью, несостоявшаяся донорша, наконец, задремала. Совершенно естественным немедикаментозным сном. Делать все равно было больше нечего. Она все еще была туго привязана к своему мобильному ложу. Да и накопленная за сегодня моральная усталость сделала свое дело.

Она проснулась, когда уже смеркалось, со стойким ощущением, что про нее все забыли. Даже поддерживать ее жизнедеятельность уже не считают нужным. Вера не ела почти сутки, зато перед операцией ей дали целый глоток воды. И это все. Но ни голода, ни жажды она не испытывала (быть может, из-за стресса?). Причем уже не первый день. Последний раз она поела вчера в обед, но без особого аппетита.

Опасения ее не подтвердились: в седьмом часу в дверях появилась Римма. Серая и измученная, с подносом в руках. Могла бы хоть ради приличия не скорбеть так явно по поводу того, что Вера еще жива!

– Извини, Фишер не пускал к тебе целый день. Заперся в кабинете и не давал никаких указаний. Зато теперь разрешил отвязать тебя.

– Что это на него нашло?

– Не знаю. Я предложила, и он сказал, что не против.

– И каков же дальнейший план?

– Завтра с утра по новой соберем все анализы. Фишер будет смотреть…

– …какого хрена меня не вырубает, – закончила Вера.

Римма поджала губы. Как будто она тоже обозлилась на непокорный Верин организм. Никаких тебе «деточка-девочка», все по делу и сухо. И постоянно отводит глаза.

– Вы, наверное, все там раздосадованы? Я прямо виноватой себя чувствую.

Тут Римма натурально удивилась:

– Я думала, ты понимаешь, как нам всем стыдно и неловко перед тобой. Какие муки совести мы испытывали сегодня, когда просто сидели и ждали, пока Фишер зарежет живого человека.

– Как мило! Вы все такие совестливые! Да толку от этого ноль! Мне, конечно, тоже очень неловко, что вам приходится продолжать общение со мной. Вы ведь думали, что с сегодняшнего дня с ходячим укором в моем лице будет покончено навсегда. И со временем вы бы задобрили свою совесть. Но нет, простите, придется помучиться еще немного. Кстати, сколько? Сколько времени займет повторная подготовка к операции?