Как умирала Вера

Человек, живущий ожиданием смерти – уже мертв, и оживить его может только осознание того, что жизнь не столько пролог к смерти, сколько смерть всего лишь эпилог к жизни…

Зульнора Фахрутдинова

После того как Веру поместили под общий наркоз, Пахома все-таки вытолкали из операционной. Степан заставил его спуститься в гостиную, где собрались все, кто не участвовал в операции.

Все старательно делали вид, что заняты очень важными делами и даже не думают о том, что происходит в данный момент в этом доме. Кухарка Мила пыталась накормить присутствующих своим фирменным пирогом (но аппетит – это последнее, что могло сейчас появиться у собравшихся). Римма достала вязание. Степан старательно «лопал» толстыми пальцами крошечные разноцветные круги, появляющиеся на экране его смартфона.

– Скоро все будет как прежде, – решилась прервать тягостное молчание медсестра – блондинка по имени Алина.

Присутствующие посмотрели на нее снисходительно. Во-первых, она не отличалась особой сообразительностью и на самом деле даже не имела медицинского образования. А во-вторых, ей очень не повезло с женихом, и только дальнее родство с Эллой помогло девушке вернуться к полноценной жизни.

Эта леденящая кровь история случилась два года назад во время ее романтического путешествия с будущим мужем. В порыве ревности тот лишил красавицу-невесту глаз ножичком для колки льда прямо во время ужина в ресторане с белыми скатертями на Лазурном побережье. Ему показалось, что девушка засмотрелась на официанта.

Двоюродная сестра Эллы, мать пострадавшей, сразу же связалась с гениальными хирургами. Так впервые в истории медицины была проведена операция по трансплантации глазных яблок, до этого представлявшаяся едва ли не более сложной, чем пересадка головы.

Глаз непосредственно связан с мозгом. По сути, видит именно мозг, а глаз просто получает информацию. Раньше восстановление зрительного нерва, по которому проходит сигнал, а также нейронов, за счет которых мозг генерирует изображение, было, разумеется, невозможно. Врачи научились заменять части глаза, повреждение которых мешает передавать сигнал, но вот восстанавливать функции при утрате канала – нет. Кроме того, при полной трансплантации был большой риск отторжения донорского глаза.

Элла предложила последовательное замещение тканей больного органа здоровыми с помощью специального биоматериала. Понадобилось столько человеческих глаз, что Пахому приходилось возить их Фишеру из морга в обеденных лотках, предварительно уложив их в сумку-холодильник. Десятки доноров были похоронены со стеклянными имплантами или вообще с пустыми глазницами, но об этом, естественно, никто не узнал.

Элла поставила жесткое условие: получив обратно зрение ценой неимоверных усилий и научных трудов, ее племянница прекратит шляться по курортам с богатенькими папиками или кем бы то ни было еще и займется серьезным делом под контролем своей гениальной тетки.

Как и всем, Алине потребовалась постоянная поддержка иммунодепрессантами. Но их отсутствие не убило бы ее, а максимум лишило бы зрения. Однако для нее это было подобно смерти, и поэтому девушка стала верной и старательной помощницей Фишеров, пусть и с ограниченным потенциалом.

Пахом часто задавался вопросом, не использует ли Фишер иммунодепрессанты как инструмент для манипуляции своими пациентами. Понятно, что главная опасность при пересадке какого-либо органа – это отторжение донорских тканей. В период реабилитации без иммунодепрессантов никак. Но спустя годы бесперебойной работы организма появляется шанс, что орган приживется полностью и окончательно. Живут же тысячи людей с пересаженными почками!

Получается, если с Фишером что-то случится, даже если он умрет естественной смертью, то все пациенты лишатся лекарства и неизбежно последуют за ним. Препараты, поддерживавшие жизнедеятельность людей, переживших операцию, выдавались строго по графику. Таким образом, пациент не мог пропасть из виду больше чем на две недели. Исключение было сделано только для сына Риммы, который жил в другом городе и был еще ребенком, но при этом его мать была под боком каждый день.

Когда Пахом попытался заикнуться на эту тему, Фишер как будто оскорбился, что кто-то может усомниться в его бессмертии. Как знать, может, именно к этому он и стремился. Но в то же время прекрасно понимал, что ему необходим круг безусловно преданных сподвижников, которые будут вынуждены поддерживать его самые дикие идеи.