В одном углу играл живой оркестр – почему-то все как один с отрешенными лицами, причем странным образом к оркестру иногда подключалась бурятка или якутка со своим горловым пением. Она сидела в углу, выставив грубо сшитые из кусков кожи национальные сапожки, и на фоне оголенных ног и плеч – ей, вероятно, было жарко – все это походило на контактный зоопарк.
Алекс разыскал Иглинскую буквально за пять минут.
При этом свете платье показалось уже и не золотым, и не шампань, а скорее бежевым, и макияж был с акцентом на коричневые и темные цвета; Валерия Марковна явно устала.
Она стояла в окружении каких-то неинтересных мужиков чиновничьего вида и принужденно им улыбалась, при этом один (тоже смутно знакомое лицо) безостановочно хохмил, а второй не слишком-то вежливо пырился в телефон.
– Валерия… Простите. На минуточку. Валерия, нам надо поговорить. – Алекс ухватил ее и потащил куда-то к зеркалам или за колонны.
Чиновники, кстати, остолбенели при виде него.
Возможно, ему надо было действовать по-другому. Еще издали обозначить себя. Показаться, постоять в сторонке, чтобы она решила, как ей реагировать. Это Алекс потом уже сообразил. Кивнуть издалека. Может даже, не предлагать отойти для разговора тет-а-тет, а дать ей самой подойти. Да. Так было бы правильнее.
Но получилось так, как получилось, и Валерия выдернула свою руку еще до того, как поняла, кто это.
– Эй! Мы знакомы?
– Не понял.
– Я тоже не поняла юмора.
– Лера, ты же не будешь делать вид, что не узнаёшь меня?
– Если это шутка, то это не смешно, молодой человек.
– А-а. Я, кажется, понимаю, что происходит.
– Если вы не прекратите, я буду вынуждена…
– Типа эта урна и это все – теперь только моя проблема?
– Охрана!
Вокруг них образовалась мертвая зона, но отовсюду заспешили секьюрити – разных людей или общие.
Оркестр не смолкал, как на «Титанике».
– Всё-всё-всё! Я сам, я сам!
Алекс почему-то испугался, что его арестуют, хотя – ну а что было бы? Еще один бессмысленный допрос?.. Он зачем-то рванул, как заяц, его задержали буквально через пять шагов, и дальше он, чтобы не создавать скандал, быстрей-быстрей шел впереди охранников. Чтобы выйти из фойе непобежденным. Дальше уже все равно. Не хотелось, чтобы били, было жалко новый пиджак, но ничего и не произошло: его просто вывели. Еще была целая эпопея, чтобы вытащить гребаную куртку с черного хода, отогреваясь до удобного случая в каком-то пространстве меж дверей. Алекс уже почти отчаялся, ему показалось, что пневмонии не избежать и вообще не вырваться с промороженной московской земли, но все закончилось удачно, и он в какой-то кофейне приходил в себя.
Надо бы позвонить Никите.
Хоть спасибо сказать.
Хотелось верить, что Никита не видел и не слышал скандала и у него не будет из-за этого проблем, а кем был Алекс, никто там уже не будет разбираться. Мало ли фуршетного планктона. Преследователей балерин.
Звонить не хотелось.
Может быть, завтра.
Алекс малодушно пошел.
Стоило вызвать
Где-то финский бородач поглядывает на телефон в перерывах между тем, как опять начать гонять официантов.
Где-то дама в незолотистом платье досрочно забирает шубу, торопит машину, бежит с бала, как будто все вокруг превратится в тыквы и крыс прежде, чем она успеет вылететь в Барселону.
Освободить каналы связи
В хостел Алекс прибыл, сожалея, что здесь не сделаешь глинтвейн. Это ведь искать где-то по дороге специи и вино; греметь кастрюлями на этой псевдокухне, резать цедру, или даже без цедры; сидеть и ждать в чужом и чуждом месте, когда волшебный напиток начнет вскипать.
Он уже занес ключ-таблетку, спустившись в свою подворотню, подсвечивая телефоном, потому что хостелы в центре Москвы маскировались похлеще притонов. Но развернулся перед самой дверью и пошел в магазин – в другой подвал.
Там долго не было продавщицы, она пропадала в подсобке, и Алекс замороженно раздумывал, постучать по прилавку или подождать, и в итоге подождал.
– У вас есть джин?
На удивление! – здесь оказался
Еще и платеж не сразу прошел – продавщица сбегала за Алексом и вернула уже с лестницы, он даже успел подумать, что это какая-то хрень из серии «они заморозили счета», но нет, ничего не заморозили.
Все притормаживалось, замирало, буксовало на месте перед самым концом, как в финале полета – из иллюминатора – кажется, будто самолет тяжело-грузно замер у самой земли. Еле тащится в вязком воздухе. Чтобы через секунду, коснувшись колесами, понестись, и тряска, и грохот, и бешеный рев.