Когда после проведенного в Лондоне дня миссис Купп вернулась к своей хозяйке с сообщением, что она побывала в доме на Мортимер-стрит и обнаружила, что вдова, купившая его со всей обстановкой, разочаровалась в своем приобретении из-за ненадежности постояльцев и была бы рада дополнительному заработку, Эмили вскрикнула от радости.
– О, как бы я хотела оказаться там! Это же был такой дорогой для меня дом! Никому и в голову не придет искать меня там, а мне никто, кроме вас и Джейн, не нужен. Там будет безопасно и спокойно. Скажите ей, что у вас есть друг, который снимет его на год.
– Миледи, я поговорю с ней, но по-другому, – ответила здравомыслящая миссис Купп. – Я предложу ей деньги за то, чтобы она выехала оттуда, не задавая вопросов. Такие, как она, частенько откликаются на подобные предложения, потому что это выгоднее, чем держать жильцов. У всех бывают свои проблемы, порою кому-то на несколько месяцев может понадобиться весь дом, главное, чтобы заплатили достаточно. Вот какое предложение я сделаю.
И в результате уже на следующее утро вдова выехала из своего домовладения с гораздо более тяжелым кошельком и легким сердцем. В тот же вечер, явно не ведающая о том, что ее преподнесли как некую «даму в беде», добрая и благопристойная Эмили Уолдерхерст была под покровом тьмы доставлена кэбом в старое жилище. Когда миссис Купп проводила ее в «лучшую спальню», которая когда-то была Эмили не по карману, она всплакнула от радости, потому что четыре унылых стены, обшарпанный туалетный столик из красного дерева и уродливые подушечки для иголок выглядели до невозможности нормальными и безопасными.
– Здесь все так по-домашнему, – сказала она и решительно добавила: – И здесь очень удобно, правда.
– Мы можем навести здесь уют, миледи, – сказала благодарная Джейн. – Здесь мы вдали от беды, и это место будет для нас раем.
Она уже выходила из комнаты, но вдруг остановилась на пороге и позволила себе добавить:
– Ни одна душа, черная или белая, не переступит порог этого дома и не пройдет мимо матушки или меня, пока не вернется его светлость.
Эмили вздрогнула, представив себе, как лорд Уолдерхерст переступает порог дома на Мортимер-стрит в поисках своей маркизы. Она пока еще не писала ему об истории с молоком и о взрыве откровенности Эстер Осборн. Подготовка к отъезду должна была выглядеть естественно, и Эстер очень ей в этом помогла: она продумала каждый шаг. Эстер боялась, что леди Уолдерхерст как-то выдаст себя, и у Эмили не было времени писать. Но когда Джеймс наконец получит ее письмо (в последнее время она в мыслях все чаще называла его Джеймсом), он узнает о самом главном, самом важном. И о том, что она просит его вернуться. Она просила прощения за то, что это может заставить его изменить свои планы, однако просила вернуться к ней.
«Думаю, он вернется, – говорила она себе. – Я действительно так думаю. Как я буду рада! Может, я действовала не очень разумно, наверное, можно было поступить как-то поумнее, но самое главное – я должна до его возвращения пребывать в безопасности, это важнее всего».
Несколько дней, проведенных в знакомой обстановке рядом с двумя близкими ей людьми, восстановили ее жизненные силы. Существование снова стало спокойным и обыденным. Спальня и гостиная усилиями Джейн выглядели живо и приветливо, Джейн вернулась к обычаям, выработанным в Полстри. По утрам она подавала чай, миссис Купп орудовала на кухне. Эмили навещал любезный доктор, репутация которого была выше всяких похвал, между ним и пациенткой установилось что-то вроде дружбы. Он был понимающим и очень добрым.
К ней вернулась ее детская улыбка. Миссис Купп и Джейн говорили между собой о том, что если бы не статус замужней дамы, она казалась бы прежней мисс Фокс-Ситон. Ее лицо снова стало таким же свежим, а взгляд – таким же добрым и приветливым. И только подумать, как на самом деле все изменилось и через что ей пришлось пройти!