Как спасти жизнь

Коллеги вокруг меня кивают. Когда умирают люди, это скорее неизбежно, чем трагично. Женщине за восемьдесят, и, вероятно, где-то в системе есть указание: «Не пытаться реанимировать», но не было времени найти его, когда через несколько минут после того, как ее передали парамедики, у нее случилась остановка сердца.

Сначала действуй, потом задавай вопросы.

Отсек пустеет, и медсестра начинает убирать мусор, который появляется при попытке с помощью разрядов вернуть кого-то к жизни. После всего этого шума в пространстве, разграниченном занавесками, теперь царит тишина, хотя за тканью гул отделения неотложной помощи продолжается, как будто ничего не произошло.

– Есть там кто-нибудь, с кем мне нужно поговорить? – спрашиваю я медсестру. Лора, Луиза – что-то вроде того. Наверное, мне уже следовало бы запомнить, я работаю с ней уже пару месяцев.

– Она приехала одна, в машине «Скорой помощи».

– Слава богу, а то мне срочно нужен кофе.

Медсестра хмурится. Это прозвучало жестоко? Может быть. Они все равно думают, что я бессердечная стерва, и они правы.

Но важно оставаться отстраненным. Пара моих сверстников из медицинской школы уже разбились и сгорели.

Это не поможет моим пациентам (или мне), если я стану проявлять слишком большое участие.

– Они сносят бунгало!

Я не часто прихожу домой, поэтому даже не видела вывески «ПРОДАЕТСЯ» или надписи «ПРОДАНО», нанесенной четыре дня назад, когда место было куплено. Я не видела, как въезжали строители и устанавливали ограждение.

– Разве это не грустно? – восклицает мама, стоя позади меня, когда мы смотрим из своей гостиной на остов бунгало: его окна демонтированы, и любимые обои Элейн туаль де жуи[74] видны через прямоугольные отверстия, оставшиеся на их месте.

– Нисколько. Хотя у нас там были хорошие времена.

Когда Тим спросил о продаже, чтобы они с Марией могли купить постоянное жилье сейчас, пока они проходят процесс усыновления, у меня не было никаких возражений. Он настоял на том, чтобы отдать мне процент, хотя я никогда не думала об этом месте как о своем.

– Тетя Керри, идите сюда, мы поем под караоке! – зовет Ава из гостиной. Она мини-копия моей сестры, но все качества, которые сводили меня с ума в Мэрилин, когда мы были детьми, – ах, я драгоценность, я всегда должна быть в центре внимания! – кажутся совершенно очаровательными в моей племяннице.

Она уже загружает Don’t Cha[75] на игровую приставку. Я пропустила настоящую вечеринку по случаю ее шестого дня рождения, а также ее крестины, феерию в честь 35-й годовщины свадьбы мамы и папы и бесчисленное множество других событий. Семья в конце концов перестала доставать меня из-за этого, хотя я уверена, что Мэрилин думает, будто я делаю это нарочно.

Может быть, я и впрямь так делаю…

Не только непредсказуемые часы работы отделяют меня от «нормальных» людей. Иногда я чувствую себя солдатом, вернувшимся с войны, – то есть неспособной объяснить то, что довелось повидать, или получить удовольствие от рутины жизни в семье Смитов. Идет второй год моей интернатуры, я наконец-то получила смены в неотложной медицинской помощи, и это все, о чем я мечтала. Как я могу сказать им, что, как бы ни было приятно находиться дома, он кажется монохромным по сравнению с ярким, шумным хаосом работы, которую я люблю?

В наши дни люди не используют слово «призвание», но для меня это медицина, стоящая всех трудов, ожидания и жертв.

Может быть, я могла бы рассказать своей семье кое-что из своей повседневности: осмотр ран, рентген, обнаружение кровотечения, удаление тромбов, разгадка тайн.

Приложив немного больше усилий, я, возможно, даже смогла бы вспомнить некоторых людей, стоящих за этими симптомами. Пьяный мужчина, моложе моего отца, чье покачивание оказалось вызвано не алкоголем, а едва заметным давлением опухоли в его мозгу. Женщина моего возраста, которая приняла не те таблетки, и ее отправили в отделение интенсивной терапии, чтобы попробовать обеспечить ей уход, пока ее органы отказывают один за другим.

Это был сознательный выбор – не позволять эмоциям затуманивать мое суждение, но даже я никогда не предполагала, что это будет так эффективно. Это даже привело к появлению моего последнего прозвища: Рободок. Не то чтобы меня это волновало. Палки и камни…

– Don’t cha!

– Don’t cha!

Мы с Авой как раз приближаемся к немелодичному финалу, когда я оглядываюсь на бунгало и вижу, как разрушительный шар мощным ударом сносит угол. За ним виден сад с качелями, которые отец Тима соорудил за несколько месяцев до того, как свалил, оставив сына опекуном Элейн и куклой для эмоционального битья.

И я действительно что-то чувствую – незнакомую боль от непонятной потери. Слезы наворачиваются у меня на глаза, и мне приходится прикрыть срыв в голосе визгом.

Оказывается, я все-таки что-то чувствую.