Как сложно быть ангелом (СИ)

— Где обжёгся?! — выпалила она, метнувшись ко мне. — Ну-ка, покажи… ах ты, в самый животик? Мой бедняжка, тебе очень больно? Мой маленький, мой кругленький, мой сладенький, потерпи чуточку, сейчас лёд найду и принесу.

Потом шеф отправил меня в комнату отдыха, а Софу — со мной, как ухаживающую. Я уселся на диванчик, стянув фартук и выпятив живот, а девушка прикладывала ко мне пакет со льдом.

— Как ты, малыш? — она погладила меня по животу. — Больно?

— Да, — всхлипнул я. — Господи, как стыдно.

— За что?

— Софа, я блин настолько жирный, что обжёг не что-нибудь, а брюхо!

— То, что ты упитанный, автоматически лишает тебя чувства боли, и заботиться о тебе после ожога не надо? — прикрыла она глаза.

— Ну… я… н-нет, но…

— Рафи, тебе же больно, ты пострадал, почему ты так стыдишься?

— Потому что я не хочу выглядеть толстым и неповоротливым нюней в твоих глазах.

Тут она нежно и ласково улыбнулась, лаская мне животик. Потом немного приподнялась и поцеловала меня. Я смотрел на неё с недопониманием и смущением. Я попробовал втянуть пузцо, но боль от ожога была слишком сильной и напоминала о себе при любом движении живота.

— Чшш, не надо, всё хорошо, — Софа тихонечко похлопала брюшко повыше от ожога, в области желудка. — Я люблю тебя. Люблю, понимаешь? Люблю вот такого, толстенького, кругленького, с животиком, который немного великоват и о котором тоже нужно заботиться, гладить и ласкать. Чувствительного, стеснительного, милого и доброго. Рафи, — она взяла меня за руку, — ты мне веришь?

— Верю, — тихо ответил я, льня к ней животом и обнимая.

— Я не стану смеяться над тобой из-за того, что ты немножко толстоват. Не стану издеваться и обижать тебя, я обещаю. Поэтому пожалуйста, не стесняйся своего животика. — Флейм наклонилась и нежно чмокнула меня в пузо. — Расслабь, пожалуйста. У меня мазь от ожогов завалялась, сейчас намажу.

— Софа.

— Да, пончик?

— Я… я очень сильно тебя люблю, — я притянул её к себе и поцеловал.

— Мой ты кругленький любимый мальчик, — умилилась она, гладя мне живот и щёку.

Она сходила за тюбиком мази. Затем опустилась рядом со мной, расстегнула рубаху и осмотрела брюхо.

— Гм. Красный очень, великоват, тебе внутри не больно?

— Не-а. Болит только жир.

— Бедный жир, — улыбнулась Флейм. — Я очень аккуратно, обещаю.

— Мгм.

— Так, сейчас, — она выдавила себе на кончики указательного и среднего пальца бледно-жёлтую мазь. Софа осторожно коснулась живота, от жжения и резкой прохлады я, как и моё брюшко, сильно вздрогнули. — Ох ты, чш-чш-чш, всё-всё, не трогаю! Больно?

— Жжётся сильно. Неприятно, — промямлил я.

— Мой кругленький, мой толстенький и вкусненький, потерпи немножко, ладно? Вот, смотри, я тихонечко мажу, — она вновь приложила пальчики к моему пузечку и стала нежно размазывать бледную со странным запахом субстанцию. — Я аккуратно, видишь?

— Мгм, — буркнул я, отведя взгляд в сторону. Щёки подёрнулись румянцем. На самом деле я врал. Ожога я не видел. Живот слишком большой.

— Ты чего?

— Ничего.

— Ты не туда смотришь… тебе не видно? — я раскраснелся и удержался от ответа. Софа снова умилительно улыбнулась, продолжая покрывать слоем мази ожог на солидном пузе. — Мой ты толстенький. Совсем не видишь?

— Совсем, — тихо пробубнил я. — Ожог слишком низко.

— Конечно он очень низко.

И это вовсе не я разожрался. И вообще, это всё люди! Зачем было такой толпой врываться? Обжёгся я низом круглого живота, где-то неподалёку от лобковой области. В общем, чтобы мне рассмотреть ожог, мне нужно было либо похудеть килограмм на двадцать, либо кое-как подобрать пузо, но сейчас делать этого нельзя, ибо мне слишком больно.

— Показать? — спросила Софа без тени упрёка.

— Ну давай.

Она принесла небольшое зеркало, поднесла к животу и немного наклонила назад. Я аж пискнул. На брюшке было большое алое пятно, блестевшее от мази, но это бы ладно, так ведь на коже были заметные растяжки! Я вздохнул.

— Всё плохо.

— Почему?

— Там всё в растяжках.

— Ох, Рафаил!

— Ну стыдно мне! Я понимаю, что ты не упрекаешь меня, но мне сложно просто взять и перестать стесняться.

— Хорошо, — она вздохнула, гладя мне бока. — Я могу что-нибудь сделать?

— Просто… просто… Софочка, сладенькая, — я взял её за руки. — Называй меня так и дальше, мне нравится, но я стесняюсь себя… может, это со временем пройдёт.

— Мой толстенький робкий мальчик. С самым аппетитным животиком. Тебя наверное часто им попрекали, раз ты так стесняешься? — она погладила мне брюхо.

— Часто… всегда, — признался я. — Если честно, я очень старался похудеть. Как видишь, безуспешно.

— Ты срывался, пухленький?

— Срывался. Иногда просто забивал. И когда за месяц диеты ушло всего пять килограмм, я сдался. И вот, — я провёл вдоль тела руками.

— Гм. Но ты довольно… — она осеклась.

— Я не обижусь.

— Довольно… как бы… пышненький. Чем больше вес, тем легче он скидывается. Как так получилось, что за месяц диеты ты скинул всего пять?

— Я весил тогда меньше. Сто семь, по-моему. Но не больше ста десяти. Ты чего так смотришь?

— Сто… семь? — её глаза поблёскивали. — А… а сейчас?