В этих примерах, многие из которых позаимствованы у Шеллинга, парадоксальную власть придают человеку физические ограничения – такие, как наручники – или институциональные ограничения – такие, как полиция. Но ведь такой же эффект может иметь и сильная страсть. Скажем, торгующийся прилюдно заявляет, что не заплатит за машину больше 16000 долларов, а всем известно, что не сдержать слово он счел бы позорным. Неизбежный позор – такое же эффективное средство, как и имеющее юридическую силу пари, и он получит машину за свою цену. Если бы мать Тереза предложила вам купить ее машину, вы бы не требовали гарантий, потому что предполагается, что она изначально не способна вас обмануть. Горячая голова – вспыльчивый человек, который может в переносном смысле взорваться в любой момент, – имеет такое же тактическое преимущество, как террорист, который может взорваться в любой момент в буквальном смысле слова. В фильме «Мальтийский сокол» Сэм Спейд (Хамфри Богарт) предлагает приспешникам Каспера Гутмана (Сидни Гринстрит) убить его, зная, что он нужен им, чтобы найти сокола. Гутман отвечает: «Подобная тактика, сэр, требует здравого суждения от обеих сторон, поскольку в пылу борьбы люди склонны забывать о своих истинных интересах и позволяют эмоциям возобладать над разумом». В фильме «Крестный отец» Вито Корлеоне говорит главам других преступных кланов: «Я суеверный человек. И если с моим сыном произойдет какой-нибудь несчастный случай, если в него ударит молния, то я обвиню в этом некоторых людей, находящихся в этой комнате».
Доктор Стрейнджлав против Крестного отца. Можно ли сказать, что страсть – «машина Судного дня»? Люди, охваченные гордостью, любовью, яростью, теряют контроль над собой. Они могут поступать нерационально. Они могут действовать вопреки своим интересам. Они могут быть глухи к мольбам. (Человек, вышедший из себя от гнева, напоминает запущенную в действие «машину Судного дня».) И хотя это безумие, в нем есть система. Именно подобное жертвование волей и разумом является эффективной тактикой в бесчисленном количестве сделок, обещаний и угроз, которые и составляют наши социальные отношения.
Эта теория полностью противоречит модели романтиков. Страсти – это не напоминание о том, что мы когда-то были животными, не неиссякаемый источник творческой энергии, не враг интеллекта. Интеллект должен передавать контроль страстям для того, чтобы они могли служить поручителями его обещаний, предложений и угроз против подозрений, что они представляют собой нечестные ходы, двойную игру или блеф. Кажущаяся непреодолимой преграда между страстью и разумом – не просто неизбежная особенность архитектуры мозга; она была заложена в программу намеренно, потому что наши страсти могут быть надежными поручителями только в том случае, если им будет отдан контроль.
Теорию «машины Судного дня» предложили независимо друг от друга Шеллинг, Триверс, Дейли и Уилсон, экономист Джек Хиршлейфер и экономист Роберт Фрэнк. Праведный гнев и сопутствующая ему жажда возмездия или справедливости – это надежное средство сдерживания только в том случае, если он неконтролируем и нечувствителен к издержкам сдерживающего. Подобные побуждения могут быть полезны в конечном итоге, однако они способны заставить людей идти на жертвы, несоразмерные цели. В 1982 году Аргентина аннексировала британскую колонию Фолклендские острова – пустынные острова, не имевшие практически никакой экономической или стратегической значимости. В предыдущие десятилетия для Великобритании, вероятно, имело бы смысл защищать их для устрашения всех, кто решит покуситься на остальную часть империи, однако на тот момент от империи уже ничего не оставалось. Фрэнк отмечает, что на те деньги, которые Великобритания потратила, чтобы вернуть себе острова, можно было дать каждому жителю Фолклендов замок в Шотландии и пожизненную пенсию. Тем не менее большинство британцев очень гордились тем, что не уступили аргентинцам. То же самое чувство справедливости заставляет нас тратить огромные деньги на тяжбу из-за незначительного вопроса или требовать возмещения стоимости неисправного товара несмотря на то, что из-за бюрократических проволочек мы теряем в зарплате гораздо больше, чем стоил этот товар.