Как работает мозг

«Но, – сказал Маффли, – неужели она действительно может сработать автоматически, и в то же время ее нельзя будет остановить?»… Доктор Стрейнджлав быстро сказал: «Абсолютно верно. Мистер президент, это не только возможно, это самое главное. В этом вся суть этой машины. Сдерживание – это искусство, состоящее в том, чтобы заставить противника бояться атаковать. Поэтому процесс автоматизированного и необратимого принятия решений, исключающего человеческое вмешательство, и делает “машину Судного дня” столь ужасающей, столь простой для понимания и совершенно надежной и убедительной»… Президент Маффли сказал: «Но это потрясающе, доктор Стрейнджлав. Как же ее можно запустить автоматически?»

Стрейнджлав сказал: «Сэр, сделать это на удивление просто. Когда нужно просто спрятать бомбы, то их размер может быть неограниченным… После того, как бомбы спрятаны, их подсоединяют к гигантскому комплексу компьютеров. Специфическая и точно определенная совокупность обстоятельств, при которых бомбы должны быть взорваны, заносится в виде программы в блоки памяти…» Стрейнджлав повернулся и посмотрел прямо на [советского посла]: «Есть только одна вещь, которой я не понимаю, господин посол. Вся суть “машины Судного дня” теряется, если ее держать в секрете. Почему же вы не рассказали всему миру?»

[Посол] отвернулся. Он сказал тихо, но отчетливо: «Мы собирались объявить о ней на съезде Партии в понедельник. Как вы знаете, премьер-министр любит сюрпризы»[457].

Говорящий с немецким акцентом, одетый в перчатки, прикованный к инвалидному креслу доктор Стрейнджлав с его приводящим в замешательство нервным тиком (он то и дело вскидывает руку в нацистском приветствии) – один из самых эксцентричных персонажей кинематографа всех времен. Он воплотил тип интеллектуала, который до недавнего времени играл значительную роль в умах общественности: ядерного стратега, которому платят за то, что он мыслит о немыслимом[458]. Людей этого типа, среди которых были Генри Киссинджер (на которого ориентировался Селлерс в своей роли), Герман Кан, Джон фон Нейман и Эдвард Теллер, стереотипно воспринимали как лишенных всяких моральных устоев сумасшедших гениев, с упоением рисующих на досках уравнения с миллионами убитых и гарантированным взаимным уничтожением. Вероятно, самым пугающим в этих людях были их парадоксальные выводы – например, о том, что для обеспечения безопасности в ядерный век нужно оставить незащищенными города и защищать свои ядерные ракеты.

И все же чудовищные парадоксы ядерной стратегии применимы к любому конфликту между двумя сторонами, чьи интересы отчасти совпадают и отчасти противоречат друг другу. Здравый смысл подсказывает, что победа достанется стороне, у которой больше интеллекта, личной заинтересованности, невозмутимости, возможностей, власти и каналов связи. Здравый смысл ошибается. Каждое из этих достоинств может стать недостатком, когда речь идет о состязании в стратегии (в отличие от тех случаев, когда идет состязание в удачливости, профессионализме или силе), где поведение просчитывается исходя из прогнозов того, какой будет реакция противника. Томас Шеллинг показал, что мы встречаем парадоксы повсюду в общественной жизни[459]. Далее мы увидим, что они помогают лучше понять чувства – особенно те непримиримые страсти, которые убедили романтиков в том, что чувство и разум – противоположности. Впрочем, давайте отложим в сторону чувства и проанализируем логику конфликтов стратегий.