Как работает мозг

Жажда мести – особенно страшное чувство. Во всем мире родственники убитых днем и ночью рисуют в воображении тот горький и сладкий момент, когда они наконец-то смогут забрать жизнь за жизнь и обрести покой. Это чувство кажется нам примитивным и страшным, потому что мы поручили правительству сводить за нас счеты. Тем не менее во многих обществах непреодолимая жажда власти – это единственное средство защиты от нападения. Люди могут различаться готовностью нести издержки, связанные с местью. Поскольку эта готовность является эффективным средством устрашения только в случае, если к ней привлекать внимание, ей сопутствует чувство, которое традиционно называют чувством чести: желание принародно вершить суд за малейшую обиду или посягательство. Чувствительный спусковой крючок чести и мести может адаптироваться к уровню угрозы в окружающей обстановке. Честь и месть возвышаются до уровня добродетелей в тех обществах, которые располагаются вне досягаемости правоохранительных органов: таких, как живущие изолированно земледельцы и животноводы, первопоселенцы Дикого Запада, уличные банды, преступные синдикаты и целые нации-государства, когда они имеют дело друг с другом (в последнем случае чувство, о котором мы говорим, называется «патриотизм»). Тем не менее даже в современном обществе-государстве, где оно ни для чего не пригодно, это чувство нельзя просто так выключить. Многие правовые теории, даже предложенные самыми высоконравственными из философов, признают, что возмездие – одна из законных целей уголовного наказания, значительно более важная, чем устрашение потенциальных преступников и ограничение в правоспособности, устрашение и реабилитация самого правонарушителя. Разъяренные жертвы преступлений, долгое время лишенные гражданского права принимать участие в функционировании американской системы правосудия, в последнее время активно добиваются права слова в переговорах между обвинением и подсудимым и в определении меры наказания[461].

* * *

Как пояснил Стрейнджлав, весь смысл «машины Судного дня» теряется, если ее держать в тайне. Этот принцип может объяснить одну из сложнейших загадок, связанных с чувствами: почему мы оповещаем о них мимикой.

Сам Дарвин не считал, что мимика – это адаптации, полученные в ходе естественного отбора. Более того, его теория была откровенно ламар-кианской. Животным нужна мимика из практических соображений: они обнажают зубы, чтобы укусить, расширяют глаза, чтобы получить панорамное изображение, прижимают уши, чтобы защитить их от повреждений во время драки. Все эти меры превратились в привычные движения, которые животное делает даже тогда, когда просто предвкушает событие. Затем привычки передались их потомству. Может показаться странным, что Дарвин в одной из своих наиболее известных книг рассуждал не в русле дарвинизма, однако не стоит забывать, что он воевал на два фронта. Ему приходилось объяснять адаптации, чтобы удовлетворить своих коллег-биологов, но в то же время много говорить о бессмысленных чертах и рудиментах, доставшихся людям от животных, чтобы противостоять креационистам, утверждавшим, что функциональное строение – это доказательство того, что мы созданы Богом. Если Бог действительно создал людей из ничего, спрашивал Дарвин, то почему он дал нам некоторые характеристики, которые бесполезны для нас, но напоминают аналогичные характеристики, полезные для животных?[462]

Многие психологи по-прежнему не понимают, какая польза в том, чтобы демонстрировать всем свое эмоциональное состояние. Разве пресловутый запах страха не раззадоривает врага еще больше? Один психолог попытался возродить старую идею о том, что мимические мышцы – это турникеты, направляющие кровь к участкам мозга, которые отвечают за решение данной задачи. Эта теория, однако, неспособна объяснить, почему мы ведем себя более эмоционально в присутствии других людей, не говоря уже о ее маловероятности с точки зрения гидравлики.

Но вот если рассматривать страстные чувства в качестве гарантов исполнения угроз и обещаний, то без оповещения им не обойтись. Здесь, однако, возникает проблема. Не забывайте, что реальные чувства создают нишу для притворных чувств. Зачем доводить себя до разъяренного состояния, когда можно симулировать ярость, устрашить своих врагов и не расплачиваться необходимостью становиться на опасный путь мести, если ничего не выйдет? Пусть другие играют роль «машины Судного дня», а вы будете пожинать плоды посеянного ими ужаса. Конечно, когда поддельная мимика начинает вытеснять настоящую, людям ничего не стоит вывести друг друга на чистую воду, и тогда выражения лица, будь то истинные или притворные, утрачивают всякое значение.