Как приручить Обскура (СИ)

— А где твои книги?.. — спросил Реми, оглядывая полки с энциклопедиями, географическими и минералогическими справочниками, иллюстрированными травниками и бестиариями.

— Вот они, — кивнул Персиваль, обидевшись за свои книги. Он любил их, хотя читать ему пока было трудно, зато он мог долго сидеть, держа на коленях тяжёлую книгу, и разглядывать красочные рисунки. Прослеживать с лупой голубые линии рек на картах, любоваться россыпями аквамаринов на картинке или тщательно зарисованными соцветиями какой-нибудь пастушьей сумки.

Реми посмотрел на него со странной улыбкой и снова спросил:

— А ты любишь сказки?..

— Нет, — уверенно и даже сердито ответил Персиваль. — Сказки — для маленьких.

— А ты — большой, — серьёзно сказал Реми и кивнул.

— Мне уже четыре, — хмуро сказал Персиваль. Конечно, он ещё не был взрослым, но и младенцем он не был уже очень давно.

— А истории про приключения ты любишь? — снова спросил Реми.

Персиваль задумался над ответом. Он не знал ни одной истории про приключения, но, возможно, он уже был достаточно взрослым, чтобы начать их любить.

— Если там есть драконы, — уклончиво сказал он. По его мнению, интерес к драконам не был предосудительным — ведь это огромные и опасные твари, а не какие-нибудь зайчики на полянке. Персивалю иногда самому хотелось бы стать драконом — бронированным, чешуйчатым, с жёлтыми злыми глазами и пастью, полной клыков. Он бы поселился рядом с какой-нибудь деревушкой, и фермеры таскали бы ему овец и телят на прокорм.

— Я знаю одну отличную историю про драконов, — улыбнулся Реми, глядя ему в глаза.

Он слукавил. Он знал сотни историй. Он мог рассказывать о драконах, о пещерах с аквамаринами, о громадных пауках, которые охраняли пещеры, об островах, затерянных в океане, о призрачных кораблях, о русалках, о джунглях Амазонки, о сотнях удивительных, захватывающих, невероятных вещей.

Реми было двадцать восемь. У него была шапка прямых, блестящих тёмных волос и смешливые, ласковые карие глаза. Он был стройным, подтянутым и подвижным. Его крупные губы всегда улыбались — мягко, хитро или радостно. Он учил Персиваля чтению, письму и французскому языку, следил за расписанием занятий с учителями арифметики, этики, логики, географии и истории, гулял с ним, шутил с ним, играл с ним, и всегда готов был ответить на любой вопрос. Он вытирал Персиваля огромным пушистым полотенцем после вечерней ванны и относил в постель, пока Персиваль не стал слишком тяжёлым, чтобы таскать его на руках. Помогал одеваться утром и раздеваться вечером, причёсывал перед зваными ужинами, на которых Персиваль был обязан присутствовать, целовал в висок или в нос, желая спокойной ночи, читал вслух и обнимал, держа на коленях, если Персивалю становилось грустно.

Он был его единственным другом — умный, весёлый, внимательный.

— У меня дома, во Франции, есть маленький брат, — говорил он, и Персиваль ревниво вздыхал, прислоняясь головой к его груди.

— Сколько ему лет?

— Как и тебе, Перси. Шесть.

— А как его зовут?

— Ноэль.

— Ты по нему скучаешь?..

— Конечно. Вы бы подружились, если бы познакомились.

Персиваль снова вздыхал и прижимался теснее. У него не было ни братьев, ни сестёр. Времени на дружбу у него тоже не было. Был только Реми.

Когда Персивалю исполнилось одиннадцать, ему пришло письмо с приглашением в Ильверморни. Реми так красочно рассказывал о том, как сам обожал учиться в Шармбатоне, так увлекательно фантазировал, как Персивалю понравится в Ильверморни, рядом со своими ровесниками, что лишь благодаря этим радужным перспективам Персиваль не рыдал, расставаясь с ним.

Персиваль Грейвз был тихим мальчиком, но никогда не был скромным. Его домашнее обучение, больше напоминавшее дрессировку щенка и выездку молодой лошади, слишком выделяло его среди первогодок, и он очень быстро (и закономерно) начал считать всех своих сверстников тупыми невежами. Его гордость была тонкой и самодостаточной. Неудивительно, что с таким складом характера завистников и недоброжелателей он заводил куда легче, чем друзей.

Дружить, как оказалось, он совершенно не умел — особенно с мальчиками. Потому что все мальчики делились для Персиваля на две категории: «этого хочу» и «этого не хочу». Дружить с первыми он вообще не собирался, общаться со вторыми ему было просто неинтересно.

А потом появился мальчик, который не вписался ни в одну из категорий. Индеец-полукровка, Сойка Летящая Через Дождь.

Они делили одну спальню на двоих с четвёртого курса. Они были настолько разными, настолько неинтересными и непонятными друг другу, что позволяли себе быть друг с другом по-настоящему откровенными.

— Меня хотели оставить в лесу, когда я родился, — говорил Сойка. Он сидел на своей кровати, смуглый, голый, и расчёсывал деревянным гребнем смоляные текучие волосы.

— Я бы хотел, чтобы меня оставили в лесу, когда я родился, — угрюмо отвечал Персиваль — и они смотрели друг на друга с одинаковым удивлением.