Как приручить Обскура (СИ)

Они были из параллельных миров. Белый американец, наследник старинной семьи — и восьмой сын охотника из крошечного племени, живущего у Великих Озёр. Сойка в свои пятнадцать читал по слогам вслух, Персиваль бегло говорил по-французски и по-гречески. Сойка — прирождённый лекарь, Персиваль бесподобен в дуэлях. У Персиваля было десять пижам из тонкой шерсти и хлопка, Сойка всегда спал голым. Когда вечером он раздевался, настоящий дикарь, не стесняющийся наготы, Персиваль рассеянно провожал его задницу взглядом.

Только взглядом. Он хорошо помнил, что было, когда однажды то ли в шутку, то ли всерьёз, он шлёпнул по ней — через секунду он сдавленно сопел от боли в свою подушку, потому что Сойка заломил ему руку за спину, вывернув за один только мизинец, и спокойно сказал, наклонившись к лицу:

— Это — не для тебя. Сделаешь так ещё раз — сломаю руку.

И молча стоял, ожидая ответа, пока Персиваль не выдавил наконец, красный от боли и напряжения:

— Понял… Отпусти…

После седьмого курса они назвали друг друга братьями и разошлись, каждый своей дорогой. Сойка стал учеником шамана. Персиваль стал аврором. Он верил в общее благо и в правильность мнения большинства. Он строил свою жизнь, как по нотам, и каждая была — восходящей.

Его карьере можно было лишь позавидовать, его приятели были сплошь из высшего общества, отборные, как жемчуг, продистые, холёные. Его портреты печатали на обложках журналов и в светской хронике. Его жизнь была образцом для подражания. Пра-пра-прадед Гондульфус Грейвз с благосклонной печалью смотрел из своей картинной рамы на пра-пра-правнука.

Но с каждой ступенькой, приближавшей Персиваля к сияющей вершине идеальной правильности, его деятельная жажда жизни угасала, становилась всё слабее, всё реже толкала его на спонтанные поступки и искренние слова.

Никаких безумств в его жизни не было, но он позволял себе вольности. Мелкие, тщательно охраняемые от чужих глаз вольности. Наизусть зная систему, он находил в ней лазейки, даже не нарушая закон.

Закон Раппапорт, например.

Отношения с не-магами, включающие в себя брачные союзы и дружбу, были под запретом. Мерлин благослови стыдливость, которая не позволила включить в текст закона слово «секс».

В целом магическое сообщество снисходительно смотрело на отклонения от нормы. Гомосексуальность считалась всего лишь нескромной шалостью, учитывая существование полу-великанов и полу-гоблинов. Но там, куда Персиваль стремился, личная жизнь была причиной громких скандалов и рассадником возможностей для шантажа. Он не хотел никому давать повод. Он был слишком заметной фигурой, чтобы искать случайные связи среди магов.

А отношений после гибели Лоренса он не искал ни с кем.

О том, что он предпочитает молодых мужчин, знали немногие. Он успешно поддерживал иллюзию человека, женатого на карьере, время от времени появлялся в обществе под руку с какой-нибудь заезжей красоткой, и никогда никого не трахал в Нью-Йорке. Америка была большой страной, и найти себе компанию он мог в любом городе.

В работе он был деятелен и принципиален. Был великолепным аврором — стал превосходным начальником. Кабинетная работа тоже требовала беготни и не позволяла просиживать баснословно дорогие штаны на стуле. Однако опасности, подстерегающие его на вершине карьеры, не шли ни в какое сравнение с удовольствием от опасности полевой работы.

Он, конечно, не совался вперёд, размахивая палочкой, как это представила Конгрессу Серафина. Но иногда он и впрямь руководил операциями на месте, когда считал, что без его мастерства не обойтись. В его должностных обязанностях не было запрета на непосредственное участие в оперативной работе. Более того, иногда это участие спасало его подчинённым жизнь.

Но это была слабость, а они всегда обращаются против тебя.

Утро сочельника Персиваль встретил в полном одиночестве. Медон накрыл завтрак в малой столовой, положил ему на тарелку еловую веточку, перевязанную золотой лентой. Персиваль несколько секунд непонимающе глядел на неё, пока не догадался, что это просто украшение.