Как приручить Обскура (СИ)

Талиесин не стал расстраивать Криденса этой мыслью. Тот и так еле держался. Тесею тоже была ни к чему лишняя печаль, и с ним он тоже не поделился. Придумывать новый план не было времени, да и толку-то, если за ними в любую минуту могут подглядывать? Оставалось надеяться только на то, что, по сути, весь их план был одной большой импровизацией. «Любыми правдами и неправдами попадаем в Дурмштранг, а там действуем по обстоятельствам», вот вам и вся стратегия.

Они все понимали, что их главная цель — не младший Скамандер и даже не Грейвз. Главная цель — Гриндевальд и его безумные попытки разрушить стену, укрывавшую магический мир от простых людей. Как только Дамблдор упомянул про конференцию магглов, у Талиесина в голове что-то щёлкнуло, и паззл сошёлся. Гриндевальд опробовал этот способ в Нью-Йорке, во время своего суда, когда здание Конгресса рухнуло на головы магам, и лишь какое-то чудо спасло мадам Пиквери и ещё нескольких ключевых лиц МАКУСА от гибели. Здесь он сделает то же самое. Он нападёт на магглов, перебьёт послов, президентов, министров, устроит полнейший хаос, запугает Европу, протолкнёт во власть своих людей вроде Нокса… И установит свои порядки.

Каждая страна рухнет в гражданскую войну всех со всеми. Люди Гриндевальда против авроров. Магглы против авроров и Гриндевальда. Магглы против магглов. Это будет кровавый ужас, который унесёт тысячи жизней. Перед лицом такой перспективы жизнь Ньюта, Грейвза, Тесея, Криденса и самого Талиесина больше не имела значения. Если потребуется умереть — каждый из них умрёт, чтобы Гриндевальд не воплотил в жизнь свой план.

За Криденса Талиесин почему-то переживал даже сильнее, чем за себя. Он-то уже вкусил всех радостей жизни, а вот мальчишку жалко, едва-едва голову поднял. Талиесин уже забыл, что всего несколько дней назад подозревал Криденса в холодной расчётливости и намеренно провоцировал его ревность. Нет, Криденс оказался сложной штучкой. То одной стороной блеснёт, то другой. То смутится, то улыбнётся, но нахмурится, и никогда не угадаешь, что за мысли бродят в его тёмной голове. Смелый — куда смелее, чем Талиесин. Скрытный — куда неразговорчивее Тесея. Гордый. Умный. Нет, Грейвз увидел в нём не одну только юность. Там была масштабная личность. Грейвзу как-то удалось отыскать нить Ариадны в этом пугающем лабиринте, набросить её арканом Минотавру на шею и вывести его на свет, к людям. Но Талиесин сомневался, что кто-то ещё способен повторить такой подвиг и укротить чудище.

Но когда это чудище застенчиво улыбается или заворожённо слушает, приоткрыв рот — столько всего хочется вложить в его мрачную голову!..

Простая мысль открылась ему, как просторный вид на долину с поворота горной гряды. Он будет скучать по обоим. По Грейвзу — конечно, он и не сомневался. Влюблённость однажды утихнет, станет приятным воспоминанием, оставив вместо себя восхищение и симпатию. Но он будет скучать и по Криденсу. По тому, что не случилось побыть для него старшим занудным братом — сначала их развела ревность, а после между ними окажется океан. Или что-то серьёзнее. Например, смерть.

Тесей поднялся с нагретого местечка под боком, коротко гавкнул.

— Что, рыжик, пойдём до ближайших кустов?.. — Талиесин поднялся, со вздохом расправил плечи. Прогуливаться с Тесеем по саду было почти единственным удовольствием в этой поездке — за исключением разве что полётов на метле с Маргеритом. Но тот сейчас был плотно занят такой же ничего не значащей инспекторской работой, а в промежутках давал отдельным счастливчикам индивидуальные уроки полётов на метле. Со скуки, а также чтобы отвлечься от волнами накатывающего ужаса, Талиесин попытался приударить за ним, но Жерар был наивнее гномьего хрусталя и все намёки воспринимал буквально, не видя за ними никакого двойного смысла. Жизнь была для него проста, как древко метлы: прямое, деревянное, лакированое, летает. Иногда Талиесин ему даже завидовал. Он пытался таким быть, а Жерар просто был. В молодости, наверное, сводил с ума всё живое. Каких там девочек, мальчиков… Лебединый клин рядом с ним казался вороньей стаей. Ему вслед сворачивали головы даже садовые фонари. Даже просто стоять рядом было неловко, всё время хотелось отойти и запечатлеть для вечности — эту завершённую, лаконичную позу, этот профиль, в котором, за что ни возьмись, ухватишь или золотые кудри, или золотое сечение, или золотую спираль.

В эти края лето приходило, как опоздавший на банкет гость — незаметно, тихо, не поднимая глаз. Весна тут была суровой, зима — злой, осень — буйной. Лето заглядывало погостить на недельку и исчезало по-английски, чтобы не вызывать у местных жителей недоумение непривычно тёплой и мягкой погодой.