Как приручить Обскура (СИ)

Ньют иногда поднимал голову над столом, вслушивался в то, что говорит Криденс. Шевелил бровями, бормотал «лебедь-оборотень… они бывают лишь женского пола…» или «нет же, снолигостер любит кипарисовые болота, это так очевидно…» или «да-да, топорная гончая… они обитали не только в Висконсине». Эти ремарки, сопровождаемые иногда звучным угуканьем Легиона, придавали рассказу Криденса удивительную живость.

— Очень хорошо, — сказал Грейвз. — Ты молодец.

Криденс смотрел на него снизу вверх, прикусив губу, и Персиваль улыбнулся.

— Ты запомнил всё правильно. Про двенадцатого аврора я расскажу тебе сам. А ты пока, — он протянул ему два чёрно-белых пера, — очини их.

— Двенадцатый аврор… — с волнением начал Криденс, аккуратно взяв перья.

— Был моим предком, — сказал Грейвз. — Его звали Гондульфус. В книгах об этом не пишут, но у него был очень скверный характер. Магические способности открылись у него очень поздно. До тридцати лет он жил среди не-магов и был простым лесорубом.

Грейвз замолчал, вспомнив портрет старика в галерее — первый в ряду. Гондульфус сидел верхом на гризли, плотно обхватив ногами чёрные косматые бока, и курил трубку. Медведь мотал головой, взрыкивал, и тогда Гондульфус похлопывал его по морде: «Тихо, пирожочек, сиди смирно». Гондульфусу на портрете было лет шестьдесят. Простоватое лицо с весёлыми синими глазами покрывали морщины и шрамы. Он был седобородым, завязывал длинные чёрные волосы в хвост, одет был очень грубо, если не сказать — бедно. Он постоянно сквернословил по любому поводу, так что большую часть своего лексикона, не принятого в приличном обществе, Персиваль подцепил у него ещё в детстве.

— Ты почему не спишь, мелкота? — грозно спрашивал Гондульфус, если Персиваль шатался по дому ночью, не зная, чем себя занять в отсутствие родителей.

— Поговори мне ещё, пиздюк!.. Уши бы тебе выкрутить!.. — летело в спину Френсису Александру, если тот неосторожно начинал спор с портретом и не успевал ретироваться до того, как Гондульфус переходил на повышенный тон — а тот обычно переходил на него внезапно, без предупреждения.

— Как дела, цыпочка?.. Покатаемся?.. — ухмыляясь и подмигивая, спрашивал он у какой-нибудь гостьи, которая, забыв предупреждения, срезала путь по галерее с одного этажа дома на другой.

По ночам Гондульфус дремал, привалившись к боку своего медведя, попыхивая трубкой даже во сне, и бормоча про злоебучих тварей, которым он однажды покажет. Этот бы точно не хлопнулся в обморок, если бы Грейвз привёл в дом Криденса. Этот бы отпустил грязную шуточку и кинул бы в спину пару советов. Персиваль усмехнулся.

— Гондульфус вызвался добровольцем и прошёл обучение, став аврором, — сказал он. — Первым в нашем роду. В то время было много работы для таких, как он. Охотники за головами выслеживали волшебников и ведьм, их казнили или продавали в рабство. Гондульфус дрался за них. Он говорил, что сражаться с чудовищами для него слишком легко, поэтому он выбрал сражаться с людьми.

Грейвз помолчал, потом добавил:

— Аврора — это утренняя заря. Эти двенадцать человек назвали себя аврорами, чтобы разгонять мрак и зло перед наступлением дня. Большинство из них не прожили достаточно долго, чтобы увидеть, как восходит солнце. Авроры вообще редко доживают до старости, — негромко сказал он. — Их задача не в том, чтобы прожить долгую жизнь. А в том, чтобы её прожили другие.

Криденс смотрел на него широко раскрытыми глазами и не двигался. Даже Ньют перестал бормотать и затих.

— Впоследствии наш опыт переняли другие страны, — сказал Грейвз. — Трудно представить, что раньше никому в голову не приходило, что магический мир нуждается в защите. Что кто-то вообще должен поддерживать порядок, ловить преступников, убивать чудовищ, в конце концов. Первые британские авроры учились здесь, в Америке, в середине восемнадцатого века…

— Здесь — Британия, — тихо поправил Ньют.

Грейвз тяжело вздохнул.

— Да… Спасибо, Ньютон. Возвращаясь к Гондульфусу Грейвзу… Некоторые волшебники помогали не-магам ловить своих же собратьев, — продолжил он, прогоняя тяжёлые мысли. — Таких Гондульфус ненавидел особенно яростно. Говорят, кто-то из них проклял его род до седьмого колена. Я — восьмое поколение, — он улыбнулся Криденсу. — Как видишь, проклятие либо не сработало, либо развеялось за двести лет.

Этой ночью он не торопился заснуть. Лежал на правом боку спиной к двери, лицом к окну, слушал и ждал. Иногда проваливался в неглубокий сон, но просыпался от каждого шороха. Криденс пробрался в спальню после полуночи. Осторожно прикрыл за собой дверь, стараясь не щёлкнуть замком, подождал. Грейвз не повернулся. Криденс бесшумно подошёл к кровати, лёг поверх покрывала, еле слышно вздохнул. Спустя несколько минут Грейвз почувствовал руку на волосах.

Какой же он всё-таки наглец, — подумал Грейвз, не открывая глаз и сдерживая улыбку.