Как мы жили в СССР

А вот еще история. С кооперативной квартирой писателя Владимира Войновича. В отличие от Астафьева он был в 1970‑х у власти на плохом счету, как диссидент, написавший антисоветский роман, и как человек, подписывающий воззвания в защиту политических заключенных. В Союзе писателей руководство протежировало не ему, а другим членам – бездарным, но зато вполне лояльным. И вот однажды, когда Войнович захотел сменить крохотную однокомнатную квартиру на «двушку», в конкуренцию с ним вступил писатель Сергей Иванько. Он имел в друзьях влиятельного секретаря Союза писателей. Механизм был следующий. В писательском кооперативном доме освободилась квартира. Общее собрание членов кооператива решило, что занять ее имеет право Войнович, поскольку он четыре года уже стоит в очереди на улучшение жилищных условий, а ныне жена его рожает, и жить втроем в однокомнатной квартире им будет тесно. Однако Иванько, уже имевший квартиру, в два раза превышавшую по площади квартиру Войновича, заручился поддержкой начальства. Для писателей он оказался очень нужным человеком, поскольку, ко всему прочему, был большой шишкой в издательском деле и мог серьезно влиять на публикацию книг. А от публикаций зависит не только слава, но и благосостояние, потому что хорошее издание приносит хорошие гонорары. В конечном счете победил все же Войнович, поскольку закон был на его стороне. Но если бы победитель не проявил настырность, Иванько мог бы склонить многих писателей – членов кооператива – на свою сторону как человек, вхожий в высокие кабинеты и способный помогать своим сторонникам в решении бытовых проблем [Войнович 1993].

Другой случай с жильем в писательском доме был у Булата Окуджавы. Он целых два года не мог развестись с первой женой, поскольку хотел оставить ей с сыном жилье. Но дом с новой квартирой еще только строился, и если бы женщина перестала считаться супругой писателя, ее тут же из очереди на жилье выкинули бы [Быков 2009: 424]. Москвича Окуджаву квартирный вопрос не испортил. Но крови ему, как и Войновичу, попортил немало.

Словом, кооперативное строительство не решило проблемы, а потому на закате советской власти возник еще один – самый странный – ответ на квартирный вопрос. МЖК – молодежный жилищный комплекс. Те, у кого еще были силы, сами строили себе дома, бросая работу по специальности. «В МЖК ты пахал, как добровольный раб, и тебе ничего за это не обещалось, ты мог вылететь в любой момент», – отметил лидер музыкальной группы «Чайф» Владимир Шахрин, испытавший этот подход на себе. В конечном счете он получил квартиру, но лишь потому, что стал депутатом [Порохня 2001: 35–36, 48–50].

Народ и партия едины, но ходят в разные магазины

В дневниках Анатолия Черняева есть запись о том, как дагестанский поэт Расул Гамзатов, являвшийся «по совместительству» еще и членом президиума Верховного Совета, ездил во главе делегации в Канаду. Там он беспробудно пил и полный шок у хозяев вызвал тем, что на приеме в Монреале, придвинувшись вплотную к жене одного из лидеров местной компартии, сделал ей предложение в истинно поэтической форме: «Царица, королева, выходи за меня замуж, брось его… Я некрасивый, но богатый. Будет тебе хорошо». После чего известный деятель советской многонациональной культуры упал на колени и пополз целовать ноги своей канадской избранницы [Черняев 2008: 326].

Моральный облик Гамзатова мы обсуждать не будем. Интересно другое. Гражданин СССР, где вроде бы все должны быть равны, делает упор на свое богатство. Неужто впрямь, как в известной притче «Скотный двор» Джорджа Оруэлла, «все животные равны, но некоторые животные равнее других»? Ответ на вопрос о богатстве ряда советских писателей содержится на другой странице цитированного выше дневника. Как-то раз в приемной политбюро Черняев встретил заведующего отделом культуры ЦК КПСС товарища Шауро – начальника над писателями, артистами, художниками и прочей творческой интеллигенцией. У Шауро, по всей видимости, сильно наболело, и он стал жаловаться на одного из «подведомственных» писателей: «Знаете, Софронов выпустил первый том своего собрания сочинений и получил за него 75 тысяч рублей! Что делается!» [Черняев 2008: 39]. Средний советский человек в то время зарабатывал лишь две-три тысячи в год. Соответственно, сумма, которую Софронов получил за первый том (были ведь еще второй, третий…), для простого врача или учителя равнялась трудовым доходам всей долгой жизни. Впрочем, не следует думать, будто каждый писатель тогда катался как сыр в масле. Доходность труда товарища Софронова объяснялась тем, что он был главным редактором массового журнала «Огонек», то есть скорее важнейшим номенклатурным пропагандистом, нежели рядовым творцом.