Как мы ориентируемся. Пространство и время без карт и GPS

Миновав полторы сотни километров, а может, чуть больше, я увидела старую бочку из-под бензина и выцветшую доску с надписью «Меннген». Я повернула направо и остановила машину, чтобы открыть ворота для скота. Грунтовая дорога была мягкой и рыжей, а эвкалипты словно готовились сбросить последние листья. Я проехала еще километров тридцать – мимо редких стад скота, разбитых автомобилей и нескольких иссохших ослиных туш в траве. Несколько раз я открывала и закрывала все новые ворота, но наконец увидела за поворотом тенистую рощу и дома. Их окружали старая техника и загоны. Казалось, людей здесь нет, но потом появился голубой пикап. За рулем сидел сам Харни. Он получил мое письмо, радовался моему появлению и совершенно не удивился, увидев меня. В свои восемьдесят три он оказался ниже, чем я представляла, а волосы у него были белее, чем на фотографиях. Он носил коричневую штормовку, перехваченную плетеным поясом, старые ковбойские сапоги, серые брюки и клетчатую рубашку. Он сказал, что утром ездил в город – купить нам пива, виски и еды в дорогу. Харни собирался показать мне место Сновидений, одно из сотен произведений наскального искусства на территории Меннгена, а потом, на ночь, нам предстояло разбить лагерь у источника.

Я похватала пожитки, спальный мешок, сумку-холодильник и забралась на пассажирское сиденье его пикапа. Подлокотники были забиты старыми авторучками, расческами и пачками жевательного табака. Харни сел за руль, и мы медленно поехали сквозь лабиринт проселков, исчертивших Меннген. По пути Харни начал урок естествознания и рассказывал мне о местных растениях, животных и ландшафте. На своем упрощенном английском он с энтузиазмом описывал и объяснял все, мимо чего мы проезжали, – в сущности, выполнял роль переводчика между мной и природой. Я вспомнила слова археолога Изабель Макбрайд, которая писала, что «все время поражалась разнообразию ландшафтов… [которые мы] наблюдали. Это были непостижимые ландшафты разума, населенные существами из вездесущих Сновидений, чьи действия отражались в чертах сотворенного ими пейзажа»[192]. Я видела разве что деревья, траву и выбеленную палящим солнцем землю, а перед глазами Харни представал подробнейший ландшафт: история, еда, лекарства, убежища, орудия, легенды… Он называл все деревья («Это кулаба, вот акация, там эвкалипт, а вон там – кровавое дерево…») и рассказывал, как их могут использовать люди и животные. Он показывал мне термитники между деревьями, высотой под полтора метра, связывая их форму с людьми и предметами. «Как будто рядом стоит маленький ребенок! Посмотри вот на тот – какой интересный!» Женщины, объяснял он мне, используют термитов как лекарство после родов, чтобы у них было молоко. «Их кладут на огонь, нагревают и растирают, и получается что-то вроде порошка, – говорил он. – Потом берут особую траву, посыпают ею, а когда пойдет пар, подставляют под него грудь. Грудь надо хорошо пропарить!» Мы поговорили о его дедушке, Плуто, который помогал строить шоссе Виктория. «Дед шел и рассказывал нам истории о разных местах, когда мы росли. Сновидения мухи, поссума, хорька, голубя…»

Когда Харни немного подрос, он начал развозить почту по фермам на вьючной лошади. «Я ходил там, где проходила тропа аборигенов, – вспоминал он. – В Кэтрин от станции Виллеру. Хорошо было пройтись! По тридцать километров четыре дня! Только пешком, никакой машины – идешь, вспоминаешь, поешь. Мы никуда не спешили, утром просыпались в любое время». Я спросила: а за рулем можешь петь? «Когда едешь на машине, пропускаешь много земли, много историй», – ответил он. Именно знание историй своей земли позволило Харни претендовать на территории, по которым мы путешествуем. Мерлан рассказала: когда в 1980-х гг. она вернулась в Кэтрин для продолжения исследований и в 1994 г. опубликовала первую, и единственную, книгу о грамматике языка вардаман, на нем регулярно говорили лишь человек тридцать, причем все в возрасте за сорок. (Сегодня, по ее оценке, их осталась горстка.) В то время Харни жил в Кэтрин, работал механиком на ферме. У него было двое сыновей от первой жены, которая умерла от нераспознанной опухоли мозга, и он к тому времени уже женился второй раз на женщине по имени Дикси. В тот период австралийские суды начали признавать права аборигенов на землю – в соответствии с Законом о земельных правах аборигенов 1976 г. Как вспоминает Харни в своей автобиографии, он говорил Дикси: «Все предъявляют права на землю. Понимаешь, я хочу получить свою страну, за рекой Флора»[193].