Все наоборот, поскольку на самом деле я обманул вас – и продолжаю обманывать себя, пока пишу, – сказав, что в моем кабинете бардак. Это долгосрочная афера: глава за главой я описывал беспорядок в офисе в настоящем времени. Зачем? Для чего переворачивать все с ног на голову и превращать свой успех в неудачу? Частично причина в том, что мне необходима была некая последовательность: каким вы видите меня и как воспринимаю себя я сам. Как я уже упоминал, все мы – «зеркальное я», нам необходимо чужое представление о нас, чтобы убедиться, кто мы на самом деле. Вы для меня зеркало, и я хочу увидеть в нем того, кто, по моему убеждению, я есть. Это желание последовательности – закрыть гештальт и ощущать себя цельной натурой – очень сильно.
Социальный психолог Уильям Свонн[171] объясняет этот феномен в своей «теории самопроверки». Он утверждает, что должна прослеживаться согласованность в том, как воспринимаете себя вы и как видят вас окружающие. Эта потребность настолько сильна, что вы часто предпочитаете знакомый, хоть и неидеальный, образ более совершенному, даже если отношение к последнему лучше. Свонн уверен, что, даже осознавая свои недостатки (как я в отношении бардака в кабинете), ваша потребность в самопроверке (или внутренней гармонии) часто перевешивает, поэтому вы стараетесь, чтобы окружающие видели ваш отрицательный, но знакомый образ.
Это очередное представление, где вы и актер, и зритель. Вы хотите видеть на сцене то же, что и сидящие рядом с вами. Если вам не нравится что-то в себе, вы стремитесь, чтобы окружающие тоже это увидели и послали обратный сигнал, что ваше представление о себе правильное.
Недавно я был на вечеринке и встретил сына наших друзей, студента медицинского колледжа. Джеймс – славный малый и всегда мне нравился. Он скромен и рассудителен, но учеба никогда не давалась ему легко. Парню часто приходилось трудиться усерднее, чем другим, чтобы достичь тех результатов, которых он смог добиться. Джеймс – тихоня, он никогда не жаждал внимания, в том числе и в школе, оставаясь незамеченным и общаясь с небольшой группой таких же серьезных ребят. У нас всегда были хорошие отношения с этим парнем.
– Как учеба? – спросил я его.
– Хорошо, – ответил Джеймс. – Я делаю успехи, но учиться сложно.
– Не сомневаюсь. Я вряд ли смог бы.
– Но я все же получил награду.
– Неужели? Какую?
– «Студент года».
– Да ты что! Это потрясающе, Джеймс! И какие у тебя ощущения?
– Это и приятно, и одновременно странно.
– Странно?
– Да. Не знаю, как объяснить… Вроде это не я ее получил, а кто-то другой. Вот в чем странность.
– Но и потрясающе тоже, ведь верно?
– Да, это большое достижение. Родители не устают повторять мне это, другие студенты меня поздравляют. Это действительно здорово, но… У меня такое чувство, будто я должен больше этому радоваться, вроде: «Ух ты, я действительно получил эту награду!» А это не так.
– Да, иногда, достигнув чего-то, ощущаешь нечто подобное. Сложно свыкнуться с этой мыслью, верно?
– Да. И, сказать по правде, до получения награды я лучше ладил с однокурсниками. Не поймите меня неправильно, все это действительно здорово, и я смогу пройти ординатуру в лучших больницах, и все же…
Джеймс принадлежит к тому типу людей, которые не хотят, не нуждаются и не ждут наград. Он не гонится за внешними целями, боже упаси! Он доволен реализацией внутренней цели – тем, что сможет попасть в ординатуру лучших учреждений здравоохранения. Но ему сложно сочетать формальную внешнюю цель в виде награды «Студент года» с тем, как он себя воспринимает.
Стремление закрыть гештальт самовосприятия – довольно мощная потребность, блокирующая определенные чувства, усиливающая другие эмоции и руководящая вами в большинстве важных взаимоотношений. Несколько месяцев назад я как раз вспомнил об этом. Макс сейчас учится в Нидерландах – он на полпути маршрута, что так пугал его перед отъездом, – и мы с Ребеккой ездили к нему.
Мы с женой сошли с поезда в маленьком городке, где находится колледж сына, – и вот он, собственной персоной, на голландском велосипеде, самоуверенный и гордый. Куда делся тот испуганный парень из аэропорта, повторявший «Я не готов»? Проводя время с Максом, я заметил, как он изменился: он казался зрелым и независимым – мечта любого родителя. Я не мог поверить в это преображение. Сын уверенно двигался по пути к самостоятельной жизни.
Я испытал гордость и облегчение. Но посетили меня и другие, более сильные чувства, которые взяли верх над легковесной родительской гордостью.
Я почувствовал себя растерянным и сбитым с толку. Кто я теперь? Кто я для него? И что еще важнее, как мы теперь будем общаться? В результате появились печаль и ощущение потери, беспомощное чувство, будто с тоской ждал последнего прикосновения – и не дождался.