— Я вроде как отгородился от этой части своей жизни и думал, что решил проблему окончательно, а вчера все вернулось. Как было бы чудесно, если б ему встретился перед смертью такой человек, как ты. Вот о чем я хотел тебе сказать.
Франк встает и обнимает меня, горячо и крепко. На секунду мне кажется, что он сейчас одарит меня страстным поцелуем и опрокинет на кушетку из магазина «Абита». Не самый плохой финал для исповеди, но увы. Видно, он это почувствовал: в воздухе витает какое-то напряжение, когда мы рассаживаемся по местам.
— Франк, я даже не знаю, что ответить. Это настоящая трагедия, и я не представляю, как тебе хватает сил целыми днями выслушивать наше жалкое нытье — я главным образом себя имею в виду. То, что пережил ты, не идет ни в какое сравнение с тем, о чем я тут рассказывала. И мне сейчас ужас как неловко за свои никчемные проблемы нелюбимой старенькой девочки.
— Послушай, Сильви, не бывает больших и маленьких бед. Люди несчастны по разным причинам. Я научился опираться на мою беду, как на костыль. Несмотря на стыд, одиночество и непонимание, я твердо решил принять себя таким и быть счастливым. Я ведь не только сын бомжа, а еще и гомосексуалист. У меня есть друг, мы уже пятнадцать лет вместе. Не просто так я стал психологом, и мне доставляет огромное удовлетворение, а порой даже истинное счастье выводить людей на нужный им путь. В общем, я именно так отношусь к своей работе.
Он гей. Ну конечно! Могла бы догадаться по этой его безупречной шелковистой пряди, спадающей на лоб. Вот дура-то. Наивности мне не занимать.
— Спасибо за твой рассказ. Я очень тронута. Мне сейчас трудно разобраться в себе, но, кажется, я двигаюсь в правильном направлении. Вчера, после сеанса, я была готова умереть, а потом встретила ту женщину, и она послала мне сигнал, словно маяк. Словно предупредила. Одиночество — это уродливо, грязно и грустно, от него дурно пахнет, и никто не хочет его замечать. Меня прямо током ударило, и сердце снова запустилось. Она вернула мне желание жить. А сейчас ты еще рассказал мне, что твой папа умер на улице, ты открыл мне душу, как будто мы друзья.
— Так ведь мы уже немного друзья, разве нет?
Напрасно он так смотрит, я ведь наброшусь на него и не посмотрю, что гей.
— Как зовут твоего парня?
— Эрве. Он тебе понравится, — отвечает он с улыбкой, какой я у него еще не видела.
Правильно, что в роли психотерапевта он был как каменный и не проявлял ни малейших чувств. Он подобно экрану или, вернее, зеркалу отражал мою несчастную душу. Под этой маской скрывался умный, ранимый, трогательный, любящий и благородный человек. Я и доктора в нем любила, а друга просто обожаю.
Внезапно приходит понимание, что все изменилось бесповоротно. Франк прав: Сильви Шабер мертва. Это она лежит там, в морге. Это для нее я купила сегодня одежду. Это ее скоро похороню. А кто тогда я — пока неизвестно, знаю только, что я не одинокая тетка, я здесь уже не пациентка с суицидальными наклонностями, я человек, заслуживший доверие Франка, я его друг. Да, у меня есть друзья, завистники и даже любовник. Слезы брызжут из глаз, как из бутылки шампанское. Предложение дружбы куда лучше руки и сердца, поэтому я плачу от счастья — в первый раз.
— Ну что ты! Прости, я не хотел тебя расстраивать.
Он снова обвивает меня сильными руками. Кем бы там ни был этот Эрве, ему сильно повезло.
— Знаешь что? — Я шмыгаю носом, как ребенок. — Мне бы сейчас потанцевать! И напиться вдрызг!
Такие слова никогда не прозвучали бы из уст прежней Сильви Шабер. Он смотрит на меня с удивлением и некоторой гордостью.
— Так пошли! Твое возрождение надо отметить!
Мы залпом допиваем свои бокалы, Франк отправляет смс Эрве, гасит свет, весело хлопает дверью и ведет меня под руку в бар «Роза Бонёр»; ни разу о таком не слышала, а он там явно завсегдатай. Иду с ним, как с кавалером, и чуть не лопаюсь от гордости. Чувствую легкий голод, голова кружится, но мне изумительно хорошо и радостно на душе. Сегодня я пьяна не от алкоголя, а от самой жизни. И совершенно не задумываюсь о том, что будет дальше, я доверяю Франку.
К этому часу в метро рабочий класс уступил место праздным гулякам и шумным, восторженным туристам. Жеманные девицы в сексуальных колготках гордо выставляют ноги всем напоказ. Зовущие улыбки, смех, окрики и даже песни. Жизнь. Словно никто вчера не умер. Я вспоминаю свои зимние вечера: тарелка растворимого супа, разогретая в микроволновке, вмиг проглоченный в постели йогурт, давящая тишина, снотворное — и спать. А сейчас гляжу вокруг, очарованная этой горластой фауной. Я сама как турист в краю счастья. Франк весело косится на меня. Я иду за ним. На выходе из метро ему звонит Эрве.
— Мы на подходе! Выпить нам закажи.
— Шампанского! — кричу я в эйфории, будто дружу с ними обоими уже сто лет.
Парк Бют-Шомон тонет во тьме. Нас накрывает влажным туманом, я дрожу и улыбаюсь, стуча зубами. До чего же чудесно вдруг оказаться тут вместе с ним! Франк подает мне крепкую широкую руку, и я чувствую себя чуть ли не принцессой.
— Скоро уже придем, там очень мило, увидишь сама!