Как я решила умереть от счастья

— Все было так ярко, так мощно… и очень интимно, хоть мы совсем друг друга не знали. И сразу после этого на меня будто нахлынула огромная волна грусти, она просто обрушилась, я ничего с ней поделать не могла. Сначала испугалась, а потом осознала, что эта волна — настоящий подарок. Она все смела на своем пути. Унесла все мои печали и сожаления. Я готова. Мне даже хотелось бы сократить срок.

— К чему такая спешка? У вас еще месяц впереди, вы разве не хотите увидеть этого мужчину снова?

— Нет. Какой смысл? Лучше быть уже не может, только хуже. Не будет неожиданности, не будет никакой магии.

— А кто сказал, что у вас не будет других прекрасных моментов до Рождества? Или даже после?

— Не знаю, это больше не интересует меня. Мне сейчас хорошо, хорошо по-настоящему.

— Так почему же вы хотите умереть, Сильви?

— Момент самый подходящий.

— Может, обсудим это в следующий раз?

Теперь моя очередь его изучать. Вижу, он занервничал. Я застала его врасплох. Он выглядит уже не таким уверенным. Ему страшно. Страшно за меня? Или за себя? До сих пор я не задумывалась о том, как моя смерть отразится на его профессиональной деятельности. Видимо, не лучшим образом. Это будет как бы провал. А чего он ожидал-то? Что эти его куклы вуду к жизни меня вернут? Что он меня спасет против моей воли? Да что плохого, если человек хочет сам выбрать себе смерть? Мы все умрем, все сыграем в один и тот же ящик. И сознательно подойти к своей кончине — не более абсурдно, чем попасть под автобус. Или грохнуться посреди улицы с полной сумкой продуктов. И с чего бы моя смерть стала для него провалом? Я умру, не он.

— Вы просите меня об отсрочке?

— В каком-то смысле да.

— Ладно, одна неделя роли не играет. И потом, я еще не закрыла все дела.

— Тогда до встречи через неделю, Сильви?

Так и быть, пожалею его на сей раз. У него такая гора с плеч, что он даже забывает дать мне следующее задание. Допустим, вам осталось жить неделю, что вы сделаете? Я лично вернусь домой и лягу спать.

13

Стою на платформе, жду поезда. Могла бы и пешком дойти, но дождь изменил мои планы. Потокам воды я предпочла спертый воздух метро, от которого меня передергивает. В конце платформы, прямо на полу, лежит кто-то. Да уж, по этому миру я вряд ли буду скучать. Кругом лишь упадок и одиночество. Смотрю на лежащее тело. Как можно до такого дойти? Как можно превратиться из человека в мусор? Подходит поезд, но меня почему-то, словно магнитом, тянет к этой фигуре на полу. Может, все дело в ее неподвижности? Просто куча ненужных тряпок. Я приближаюсь, но бьющий в нос омерзительный запах останавливает меня. Обонятельный барьер ограждает это тело от окружающего мира. Судя по невысокому росту, там лежит женщина, и вид у нее оставляет желать лучшего. Как ни трудно, а надо подойти ближе. Собственные шаги мне кажутся слишком громкими. У женщины грязное лицо с острыми чертами, а возраст не определишь, разве что по седеющим прядям, выбившимся из-под шапки или шарфа. Или это у нее шерстяной шлем? В общем, ей может быть и сорок лет, и шестьдесят. Хрупкая фигура скорее угадывается, чем виднеется под толстым слоем бесформенной, перепачканной и вонючей одежды. Кажется, она ощутила мое присутствие. Глаз не открыла, но как-то оскалилась, лицо превратилось в страдальческую маску. Как будто передо мной лежит раненый зверь. Меня это тревожит.

— Мадам! Вам плохо, мадам?

Моргает.

Сажусь рядом с ней на корточки. Запах мочи нестерпим, меня мутит, и я утыкаюсь носом в кашемировый шарф, надеясь, что она этой бестактности не заметит. Впрочем, деликатность волнует ее меньше всего. Она тихонько стонет, как больной пес, и слабо тянет ко мне руку. Я автоматически ее беру. Она крепко цепляется за меня, это неожиданно, словно ягненок вдруг выпустил когти.

— Хотите, вызову «Скорую» или спасателей? Вам нехорошо? Где-то болит?

Она не отвечает, только еще крепче сжимает мою ладонь своими грязными узловатыми пальцами. Теперь не сбегу, я попала в капкан. Мне противно прикасаться к ней, меня тошнит, но вырвать руку не решаюсь. Еле сдерживаю рвоту. Ее вонь отравляет меня, режет глаза и разъедает кожу. Свободной рукой набираю номер Службы спасения. А потом, приготовившись долго ждать и не зная, что делать, я начинаю тихонько напевать. Мурлычу песенку в глупой надежде, что она заснет и ослабит хватку. Но шершавая рука все так же сдавливает мои фаланги, будто все оставшиеся силы женщины соединились в этой руке. Я пою для малыша, которым она когда-то была и которого у меня никогда не было. Мало-помалу ее черты разглаживаются. И тут я слышу наконец голос в трубке.

— Да, здравствуйте, тут женщина упала в метро, на станции «Парментье».

— Она дышит?

— Вроде да, она лежит на боку и держит меня за руку, я не могу освободиться. Она живет на улице. И, кажется, чувствует себя неважно.

Это слово не очень подходит, чтобы описать ее муки. Но от волнения мне трудно подбирать слова.

— Не давайте ей терять сознание, бригада выезжает.

— Я стараюсь, хотя она, кажется, уснула. Извините, мне трудно прикасаться к ней, слишком сильный запах.