Как я был волком

– Почитай только мать? Не возжелай мужа и дома только ближней своей? Не убий, если?

Впервые мы посмотрели друг на друга как единомышленники.

– Нужно рассказать хранителям. – Фрист снова в задумчивости потер пальцами ухо. – Хороший повод разнообразить проповеди и дать людям возможность перемывать косточки кому-то другому.

Мы оба глядели в окно, где какой-то туземец полез в кострище. Останки Шантея небрежно перекочевали в мешок, мешок отправился за плечо туземца, а тот вместе с мешком – в сторону леса.

– Не в пещеру случайно?

– Да, это хоронитель. – Во взгляде правителя удивление сменилось подозрительностью: – Откуда знаешь о последнем пристанище?

– Нашли в поисках еды.

– Внутрь заходили?

– Невозможно. Пахнет плохо.

– Жаль.

– А что там дальше? – насторожился я.

– Как раз хотел спросить.

– Вы, властелин долины, не знаете, что находится в расположенной у вас пещере?

– Когда дух Вечного Фриста вселился в последнее тело, пристанище было давно непроходимо.

– Почему дух не сообщит телу, что находится за непроходимостью?

– Не богохульствуй. Дух превыше земного. Он передает божью искру, а не мысли предыдущего носителя.

– И, как правителю, вам не интересно, что находится на вверенной территории? А если – несметные богатства?

– Зачем? – Фрист поморщился. – Богатство отвлекает от мыслей о божественном и вводит во грех. Легче канат вдеть в костяную иглу…

– Чем богатому войти в царствие небесное, – закончил я знакомую мысль.

Давным-давно, в прошлой жизни, в одной из телепередач рассказывали, что на старинных парусных судах толстый канат называли верблюдом. Здесь мореплаванием не пахло, потому канат остался канатом.

– Знаешь святые тексты? – Фрист вынул левую ступню из тапка и пяткой потер бледную волосатую лодыжку правой ноги. Еще бы в носу поковырялся. Ну и манеры у местного царька. – Любопытно. Может быть, ты действительно из высших?

Помолчу. Пусть накручивает мне сан повыше, это лучше для возможной торговли. А она будет, даже не сомневаюсь.

Сделав шаг в сторону, чтобы проследить за уходящим вдаль хоронителем, я кивнул на удалявшиеся останки зверолюба:

– В пещере только грешники?

– Там все. Мертвые снаружи, а старые, немощные и больные уходят вглубь.

Вон оно как. Воображение дорисовало картинку, как достигается радостный вид здорового общества. Плечи гадливо передернулись.

– Никто никогда не возвращался, – добавил Фрист с чувством неоправданных ожиданий.

– А спросить у вознесшихся душ не пробовали, а, Святой и Вечный?

Я снова нарывался, кусая вождя в больное место. Фрист не успел отреагировать на мою выходку. Из левого выхода, что, по логике, выводил на зазаборную половину, осторожно появился один из хранителей. Широкое тело распростерлось ниц.

– Что, Мамон?

– Еще два члена племени хотят стать полноценными и приносить пользу.

Брови Фриста скользнули вверх:

– Такими темпами во дворце старых работников не останется.

– Сказать, что рано?

– Еще чего. Зови. – Правительственный взор остановился на мне. – Стой здесь, не мельтеши.

Фрист запахнул халат потуже, ноги тверже вделись в чувяки и вознесли обладателя на трон.

В сопровождении хранителя Мамона вошли, пугливо озираясь, две девочки. Или девушки. Под слоем грима не разберешь. Маленькие, тоненькие, щупленькие, одна в женском плане развита чуть сильнее. Раскраска – как у всех детей из-за забора и мальчиков-подростков с нашей стороны: черно-белые полосы и равномерные узоры. Одежда тоже подростковая: местный вариант пончо. Но южноамериканское пончо – верхняя одежда, а здесь она была единственной. Ткань – бесцветно-серая мешковина грубой выделки. Из дыр в отрезе, свисавшем с двух сторон до середины бедер, торчали головы с двумя косичками и тревожно таращившимися глазами, веревочный поясок стягивал конструкцию на талии, заставляя легонько топорщиться. Ноги, как у всех, исключая правителя, – босые. Налобных повязок и украшений нет. Не доросли?

Не доходя до трона около десяти метров, девушки синхронно опустились на колени и распростерлись по каменной поверхности. Лбы, почти касавшиеся пола, осторожно поворачивались, давая любопытным лицам возможность поглазеть по сторонам. Явно впервые во дворце.

Юные голоса звеняще-громко и нестройно воспели привычную хвалу:

– Пребудь в веках и поколениях, Великий Фрист, Святой и Вечный!

Заметив у окна голого меня, юные создания скользнули взглядом по безмятежно вывешенной сосисочке и напряглись, быстро оправив на себе одеяния.

– Это ровз, – успокаивающе сообщил Фрист.

Больше обо мне не вспоминали. Домашний песик. Кто берет его в расчет?

– Ты. – Указующий перст властителя уперся в более взрослую на вид девушку. – Подойди.

Приподнявшись и в очередной раз поправив одежду, та несколько раз переставила плохо слушавшиеся ноги и завороженно замерла перед очами своего полубога.

– Как зовут тебя, милая? – Голос Фриста стал обволакивающим, грудным, рокочущим, проникающим напрямую через кожу.

– Люрана, Великий.

– Принуждал ли тебя кто-нибудь к судьбоносному решению?

– Нет, Великий.

– Люрана, ты действительно считаешь, что достигла истинной взрослости?

Девочка испуганно-восторженно выпалила:

– Да.