Как я был волком

Фрист смотрел на девушек. Они, не мигая, смотрели на него. В глазах – смущение женственности и одновременное проявление высшей мужественности. Тонкие пальчики бездумно и покорно развязали пояса. Через миг веревочки упали. Взятые за плечики, лоскуты ткани взвились через головы и присоединились к пояскам. Босые ножки боязливо переступили с места на место. Вынужденная обнаженность давила на мозг невозможностью прикрыться, девчонки оказались в моем положении, когда я раздет, а все – наоборот. Пустота тронного зала была кажущейся. Забыв, что следить нужно и за мной, стражники голодными собаками лакали глазами и мыслями молочные реки и сметанные берега. Ладно, охранителей из дворца не выпускают, ничего, кроме стен, они за всю жизнь не видят. Но так же вязнул на неровностях взгляд Фриста, в местах попадания вызывая гусиную кожу и скукоживающе-выпирающее вытягивание. Девушки ежились, но стоически держались.

Пальцы вновь окунулись в горшочек. Теперь в другой. Окрасившиеся красным пятерни возложились на плечи соискательниц:

– Краски – враги серости.

Фрист сделал паузу, во время которой ладони начали медленно опускаться, оставляя рвано-алые потеки.

– Желания – враги однообразия.

Растопыренные кисти приблизились к дрогнувшей трепетной мякоти.

– Мужчины – враги одиночества.

Кадык «художника» передернулся, как затвор помповухи, взор запотел. Фрист разве что не облизался. Ласковая тяжесть обожгла его руку, растекаясь по пальцам и принимая форму ладони. Вот ведь, старый хрыч. Сто лет в обед, ни одного ровесника на всю долину, а все туда же. Ау, ваше псевдосвятейшество, вы где?

– Вожделение – признак взросления. Наслаждение – награда за муки. Дети – награда и плата за наслаждение. – Новые пригоршни красок размазывались по соискательницам сверху донизу, сопровождаемые грудным пеленающим баритоном. – Чувствуете – будто вспугнутые бабочки проснулись у вас внизу живота? Взмахнули крыльями. Разлетелись теплым туманом по выпотрошенному ожиданием телу.

Музыкой небесных сфер плыли в ушах гипнотизирующие слова. Слова распадались на звуки – многомерные, опутывающие, разлетающиеся салютом и вновь впивавшиеся в кожу тучами въедливых мошек. Обрастая шипами и щупальцами сопутствующих мыслей, они цеплялись за овраги извилин и пропахивали новые борозды в оледеневших мозгах. Девушки таяли и доверчиво прижимались, предоставляя больше возможностей, когда руки с красками не доставали до спин и прочего. Соискательниц бил озноб ностальгии о будущем, столько раз воспроизведенном в грезах, что ставшем реальным воспоминанием. Воспоминанием чувств. Образов. Но не ощущений. И теперь они растворялись в ощущениях.

Под видом окрашивания Фрист нагло пользовался служебным положением. В уголовном кодексе за подобное есть статья. Там, у нас. Но мы находились не у нас. Здесь, у них, правитель имел право и с удовольствием им пользовался, вызывая ответные зуд и дрожь, что пробирались в вены и в мысли, выплескиваясь покраснением шей и смелостью глаз. Былые сомнения развеялись, родился восторг – ощущений, желаний, предвкушений. Восторг тела врезал предчувствием небывалого по скорлупе обыденности – как молотом по стеклянной новогодней игрушке. Лелеемая годами привычность треснула. Разум поспешно забаррикадировался в недоступном углу, и из бреши осознания свободы проклюнулся ошалелый восторг души.

Уловив момент, Фрист прижал к себе соискательниц и стал нежно побаюкать, чувствуя их томление, стрекотание сердец и пылание кожи. Девичьи руки оплели и стиснули его в ответных объятиях. Люрана просто прижалась, закрыв глаза и улыбаясь чему-то, как сомнамбула, а Верана привстала на цыпочки, головка вскинулась, и девушка наградила старого сатира пылким поцелуем, торопясь уйти в ту нарисованную красочную страну, что лежит за пределом понимания.

Фрист с трудом отстранил от себя полыхавшие желанием создания.

– Отныне вы – женщины, – громко объявил он, возвращая прелестниц в реальность, – отныне ваш долг – дарить радость, принимать радость, вынашивать и рождать радость – всему племени. Чем лучше вам, тем лучше племени. Чем лучше племени, тем лучше будет вам. Отныне и всегда да пребудет так!

Хлопок в ладоши вызвал подкарауливавших служанок:

– Омыть!

Обняв за плечи, соискательниц повели в коридор. В теплый бассейн, надо думать.

– Что означает этот обряд? – осведомился я.

Стопы облизавшего губы Фриста степенно направились от трона ко мне.

– Возведение в равность.

Это я и так слышал. Общий смысл улавливался: инициализация, прощание с детством. Ну, нет подробностей, значит нет.

– А что им давали пить?

– Святой напиток.

– У него есть другое название? Пиво, вино, водка, спирт, самогон…

– Остановись! – Взгляд Фриста заметался. – Не смей читать заклинания в моем присутствии!

Что ж, примем к сведению – как сказанное, так и отмеченное по этому поводу в уме.

Хлопок в ладоши призвал новую тройку служанок. Сколько же их всего?