Как я был волком

Тома погрузилась с головой, распласталась по дну и некоторое время блаженствовала там, а затем, мягко оттолкнувшись, поплыла к дальнему бортику. Чистейшая вода и достаточное освещение из входного проема не позволяли укрыть от соглядатаев ни единого жеста. И черт с ними всеми. На миг я погрузился так же, с головой. Волосы намокли, кожа вспомнила далекий недостижимый дом. На кончиках пальцев появились забытые морщинки.

– Почему вода теплая? – спросил я Фриста, который наблюдал за нашим омовением с нескрываемым удовольствием маньяка. – Подземные воды?

– Разве подземные воды бывают теплыми? – Его брови поднялись.

– Бывает даже кипяток.

– Где? Своими глазами видели или кто-то рассказывал?

– Например, на Камчатке, – бездумно обронила Тома, нежась в обволакивающем счастье.

– Где-где? – Фрист испуганно сжался, словно при нем произнесли опасное заклинание.

– Далеко за горами. – Я не стал развивать тему. Дно купальни жгло ноги. – На уровне ниже горит костер?

– Умница.

Тома мылась в своем углу, повернувшись к нам спиной и стараясь вообще не вылезать из воды. Снаружи торчал только затылок, и мелькали руки.

Оттерев многомесячную грязь горячей водой, я снова обернулся к главному зрителю нашего зооцирка:

– Полотенец у вас не дают?

– Вы знаете о полотенцах? – Он хлопнул в ладоши, вверх унесся громкий приказ: – Полотенце!

Воздух наполнился гудением от далекого топота. Запыхавшаяся Миледа распростерлась перед властелином, протягивая сложенное в несколько раз матерчатое полотно. Пахло от него так, будто стирали его в меде, а гладили розами.

– Туда, – перенаправил Фрист.

Прямым грубым взглядом, чтобы проняло наверняка, я заставил служанку опустить лицо и только тогда вышел из воды, зло и гордо, как дядька Черномор, оставшийся не только без богатырей, но и без доспехов, или как какой-нибудь Афрокондитер из пены, или кто там и откуда выходил у гревних дреков и прочих египтян, египкун и египсан. Юная служанка незаметно подглядывала, а правитель забавлялся ситуацией, наблюдая одновременно за всеми.

«Чума на оба ваших дома!» – взбурлили классикой эмоции. Я небрежно, словно делая одолжение, соизволил принять полотенце и промакнуться краешком. Подоспевшая Тома мгновенно изъяла реквизит для собственных нужд.

– Но-но, – пожурил Фрист, когда она, вытеревшись, запахнулась в полотнище. – Вопрос решен, отдай.

Скрипнув зубами, Тома починилась. Поклонившаяся властителю служанка исчезла быстрее звука, колыхнув взметнувшейся бахромой. Занимательный факт: в своей пародии на одежду Миледа казалась более обнаженной, чем нагая Тома, выглядевшая естественно и самодостаточно.

– Хотите спать? – озарило Фриста новой идеей.

– Тоже под вашим чутким отеческим присмотром?

– Само собой. Мое любопытство ученого нужно удовлетворить.

Нашел удовлетворителей.

– Тогда не хотим. – Тома прижалась к моему плечу.

Алый халат равнодушно вздернулся в районе плеч и вместе с хитро улыбавшимся содержимым двинулся на выход. Нам пришлось отправиться следом. Охранители наступали на пятки и подталкивали, чтобы мы не отставали.

Главный зал оказался промежуточной целью, мы пересекли его насквозь и через боковой тоннель, куда утром увели Миледу, минуя множество развилок, попали в небольшое тупиковое помещение. Пара узких отверстий под потолком давали свет, очень тусклый и рассеянный, скорее всего – не прямой, а из соседнего помещения, более светлого, с нормальным окном.

Все пространство комнатки занимала накрытая желтоватым полотном огромная перина, только вместо перьев и пуха, судя по запаху – растительная масса.

– В ваше полное распоряжение. – Фрист развернулся и вышел.

За ним исчезли во мраке тоннеля охранители.

– Чапа, они правда ушли?

– Не верю.

– Это неважно. Кровать! Настоящая! Мягкая!

Тома с разбега запрыгнула на охнувшую под ней перину и, раскинувшись в невыразимом блаженстве, почти утонула в ней. Мое присутствие воспринималось как должное, как нечто постоянное, неотъемлемое и неудалимое, то есть совершенно естественное. Столько совместно пережитого давало ей это право. Но у стен, как известно, бывают не только уши, но и глаза, поэтому сам я аккуратненько прилег с краю, сложив ноги и прикрывшись руками.

– Нет никаких шансов, что нас признают людьми? – Тщетная надежда на Томином лице еще подавала признаки жизни, по чисто женской привычке не желая мириться с фактами.

– Тсс. Любое слово может использоваться против нас. Хотя… все настолько плохо, что куда же хуже?

– Нас отпустят?

– Обещают. Но можно ли верить?

– Когда обещают?

– Стая должна отработать вред, который причинила.

– Это сколько?

– Завтра спрошу. – Глаза сами собой закрылись.

Первая человеческая постель за полгода. Спать как спят нормальные люди – невыразимое счастье, кто не верит – для сравнения попробуйте разные варианты, и, я вас уверяю, в градации счастья постель выйдет на одно из первых мест.

– У нас несколько самок не вернулись, – сообщила Тома.

Я встрепенулся:

– А девочки? Лет восьми-одиннадцати?

– Вроде бы на месте. Я не приглядывалась.

И без того неяркий свет потускнел еще больше.

– Чапа, отверстие.