Как я был в немецком плену

Старшина занялся изготовлением другого жгута из принесенных мною бинтов, а лейтенант, набрав из речки воды в кружку, развел в ней помазком мыльную пену и начал сбривать комиссару волосы опасной бритвой, имитируя стрижку ножницами или машинкой, чтобы комиссар как можно больше походил на рядового бойца. Я же решил заняться уничтожением расплодившихся на нижнем белье, свитере, гимнастерке и брюках вшей. Но выполнять эту работу при товарищах я посчитал неудобным и углубился в лес, выбрав укромное место на берегу речки. Я уничтожал паразитов в течение, наверное, получаса, если не больше, под укусы великого множества комаров и мошек. Затем я решил пройтись по узкой тропе среди деревьев, но через несколько шагов меня остановил окрик: «Эй, друг!» Он исходил от пожилого бойца, незаметно лежавшего в высокой траве на расстеленной шинели. Я подошел к нему, поздоровался и по акценту его ответного приветствия понял, что этот человек не русский, а татарин, и спросил его по-татарски: «Как живешь? Из какой местности?» Оказалось, что боец родом из села недалеко от Ульяновска, километрах в 50-ти от моей деревни. К обоюдной нашей радости выяснилось, что мы являемся земляками. Этот боец был тяжело ранен в ногу, пришел в лес рано утром после боя в сопровождении другого земляка – тоже татарина, который в этот момент ходит по лесу в поисках себе компании и чего-либо съестного. Оба татарина решили не сдаваться немцам, так как слышали, что они не берут в плен тяжело раненных, а расстреливают их. К тому же на родине власти будут преследовать семьи сдавшихся в плен военных. Поэтому оба друга намеревались попытаться вдвоем или вместе с другими окруженцами пробиться к своим войскам, перейдя Северский Донец.

В ответ на эти рассуждения я рассказал земляку, что утром видел, как очень много наших военнослужащих прошли мимо меня на сборный пункт, и при этом они несли на плащ-палатках тяжело раненных товарищей, которых ни один немецкий конвоир не трогал. Все они были перевязаны, некоторых везли на телеге. Значит, немцы не расстреливают тяжело раненных. А что касается преследования членов семьи на родине, то жены и тем более детей у меня нет.

К сказанному еще добавил, что с тяжелой раной земляку никуда не деться: ему не удастся прорваться к своим войскам и так или иначе придется сдаться в плен. Но если земляки всё же намерены выйти из окружения, то я хочу к ним присоединиться. Поэтому прошу подождать меня – скоро я вернусь сюда же со своими вещами. Земляк обещал ждать.

Вернувшись к товарищам, я рассказал им о встрече и о намерении моих земляков пробиться к своим. За кратким ужином пошел разговор о том, что же нам делать дальше. Комиссар предложил отправиться ночью к тому самому месту, где стоят наши разбитые танки и где, вероятно, уже нет немцев. Оттуда можно попытаться двинуться к правому берегу реки Северский Донец. Если же попытка не удастся, то придется сдаться в плен. Мне комиссар предложил присоединиться к своим землякам. Им будет легче со мной, поскольку раненый нуждается в помощи. Лейтенант и старшина поддержали комиссара.

Наконец, мы попрощались, пожелав друг другу удачи. Но, к моему большому огорчению, на прежнем месте я земляков не застал. Из-за этого решил идти один на юго-восток, ориентируясь ночью по Полярной звезде. Приблизившись к краю леса, я вдруг почувствовал очень вкусные запахи горячего супа и какао и еще чего-то приятного. Это означало, что за лесом находятся немцы.

Как раз на этом месте, куда я вышел, оказался полусухой ров, густо заросший ивняком и высокой, почти в человеческий рост, травой. В нем было много валежника, посредине находилось русло засохшего ручейка. Я решил пройти напрямик через ров. И вдруг среди всех приятных запахов, распространявшихся вокруг, мой нос уловил характерную вонь человеческого кала, и я увидел сидевшего с голым задом над вырытым отхожим рвом… немецкого солдата в темновато-голубой форме пехотинца.

Я инстинктивно резко повернул назад, но споткнулся о сучья, которые сильно затрещали, и свалился в ров. Немцы услышали треск. Раздался крик: «Wer kommt? Halt!» (Кто идет? Стой!) Не получив ответа, они принялись стрелять в мою сторону длинными очередями по скрывавшим меня зарослям.

Я понял, что убежать мне не удастся и что я буду вот-вот застрелен, если срочно не сдамся в плен. Как только стрельба на миг прекратилась, я истошно закричал: «Nicht schiessen, bitte nicht schiessen, ich komme, ich komme!» (Не стрелять, пожалуйста, не стрелять, я иду, я иду!) Я быстро схватил длинный сучок, привязал к нему свой белый носовой платок и, продолжая лежать в зарослях, как можно выше поднял этот флажок над собой. Поскольку выстрелы больше не последовали, я осторожно встал на ноги и пошел, повторяя ту же фразу «Не стреляйте, пожалуйста, не стреляйте!»