Как я был в немецком плену

Размышляя над случившимся, я пришел к мысли, что, наверное, и мне не избежать плена. «Почему же все сдаются, а мне нельзя этого сделать?» – спросил я себя. И тут же ответил на этот свой вопрос: «Можно, так как после полностью проигранного сражения другого выхода, чтобы остаться в живых, уже не осталось. Предпочесть плену самоубийство, чего от нас требуют воинские уставы, не может быть и речи. Стоит жить дальше хотя бы для того, чтобы увидеть, как и когда закончится эта проклятая война». «Но если я сдамся, и особенно, если сделаю это один, как со мной поступят немцы? Немцы же, и главным образом молодые, – воспитанники Гитлера, т. е. ярые фашисты, точнее – нацисты. Сейчас они представляют собой нацию, ненавидящую другие народы и больше всех – евреев, цыган и русских. Они хотят отнять у них землю и поработить, а евреев – вообще уничтожить. Меня же они, естественно, примут за русского, могут предположить, что я комсомолец. Поэтому мне ждать от них поблажек не придется. Если по моим документам они узнают, что я действительно комсомолец и к тому же добровольно ушел в армию, то могут с ходу расстрелять. Следовательно, я должен предварительно избавиться от комсомольского билета и красноармейской книжки. Так и сделал – зарыл на дне окопа. Относительно своей профессии можно честно сказать, что я студент, и предъявить студенческий билет. Зачетную книжку, с несохранившейся фотографией, можно будет назвать обычным блокнотом, так как там уже записано много домашних адресов друзей и знакомых. А к моим студенческому билету и личному метрическому свидетельству немцы, вероятно, не придерутся. На вопрос, в какой части я служил, какой её номер и кто ею командовал, придется ответить правдой, надеясь, что к зенитчикам немцы не будут иметь слишком больших претензий». Я решил сдаться в плен не с поднятыми руками, что унизительно, а более «благородным» – парламентерским способом, с флажком из белой ткани, для чего можно использовать носовой платок.

Я взял с бруствера шомпол от сгоревшей винтовки и привязал к нему двумя концами носовой платок. Теперь оставалось только ждать, когда опять появятся немцы.

Глава XVII

Я перепоясался своим широким ремнем и выглянул из укрытия. В это время три человека свернули с дороги к нашему разбитому грузовику. Один из них взобрался на кузов, подал оттуда какие-то вещи, а два его товарища вложили их в рюкзак. Потом человек, находившийся на кузове, слез с него, надел рюкзак за спину, и все трое направились прямо к моему окопу.

Они шли со стороны ярко светившего солнца, и поэтому их лица и одежду я совсем не мог рассмотреть. Частично по этой причине, а в основном из-за сильного возбуждения, мне показалось, что эти люди – солдаты противника. Я взял в правую руку шомпол с носовым платком и выставил его из окопа, затем выкарабкался наружу и громко крикнул по-немецки: «Guten Morgen!» (Доброе утро!) А в ответ услышал по-русски: «Ты что, друг, совсем ох…ел? Будь здоров!»

Однако я не растерялся и, отбросив в сторону шомпол, продолжил своё приветствие: «Доброе утро! Я, видимо, неудачно пошутил. А кто вы и куда идете»? И получил от них совершенно удививший меня ответ. Оказалось, что у деревни Марьевка они вышли из вражеского окружения, в конце концов попались к немцам в плен, а те не стали с ними долго церемониться и приказали самостоятельно, т. е. без конвоя, отправиться на сборный пункт для военнопленных. По дороге они забрали из нашего грузовика кое-какие продукты, пару пачек махорки. У них имелась бумага для свертывания цигарки, но ни у них, ни у меня не оказалось спичек. Я спросил, не могли бы они дать мне попить воды, но получил отрицательный ответ.

Двое из моих спутников показались мне уже где-то виденными. И действительно, один меня тоже припомнил: «Это не ты читал нам немецкие журналы?» «Да, было такое», – признался я, быстро вспомнив тот случай. «Ну, с тобой нам будет легче у немцев», – обрадовался узнавший меня боец.

Один из них был лейтенантом, командиром танкового звена в нашей же 99-й отдельной танковой бригаде, а другой – старшиной и тоже танкистом. Третий человек, молчавший во время моего разговора с лейтенантом, оказался… комиссаром мотострелкового батальона той же танковой бригады. Я запомнил в марте 1942 года, когда он в лесу под Решетихой напутствовал нашу зенитную батарею, а потом, когда я переводил заголовки найденных в лесу немецких газет и журналов, по-доброму посоветовал мне остерегаться «вражеской литературы». Но в данный момент он делал вид, что не знает меня.