Как я был пособием

Около выделенной сестриссе комнаты мы перевели дух, затем я решительно распахнул дверь. Тома все еще была там – стояла на коленях перед ее преосвященством. Та величественно восседала на грубой скамье – другой мебели, кроме спешно сколоченной кровати в углу, пока не было.

Кроме нас в комнате присутствовал сестрат Панкратий. Стоявший за правым плечом Устиньи, молчаливый, пухлощекий, он изображал мягкую мебель, так как на твердую не тянул физиологически, и вызывал у меня одновременно жалость, брезгливость и тревогу. Первые два чувства – из-за неполноценности бывшего мужика, о чем я не мог забыть ни на миг, последнее – от не поддающегося анализу проникающего прямо в мозг взгляда.

Поднявшаяся рука сестриссы указала на пространство за Томой:

– Располагайтесь.

Юлиан повторял все за мной, действуя с задержкой.

– Представьтесь.

Словно на суде, как показывали по телевизору. Или это суд и есть?

– Муха. С недавних пор – Чапа.

– Юлиан.

– Чапу из неблагозвучного Мухи переименовала я, – вставила Тома, не поднимая глаз от пола. – Чапа – Еленин, а Юлиан – Валерьин.

– То есть, Чапа отныне – имя?

– Да, ваше преосвященство.

– Да будет так.

Гора с плеч. В ответ на наметившееся воодушевление, сестрисса в ту же секунду растоптала его, интуитивно подняв другой неудобный вопрос:

– Сколько зим тебе, цариссита?

– Семнадцать, – не моргнув глазом, выдала Тома.

Закаленная жизнью на природе, она выглядела достаточно взрослой, чтобы не прибавлять привычное «почти». Даже поскромничала, могла бы загнуть намного больше.

– А невесторам?

– Юлиану восемнадцать, Чапе – шестнадцать, – снова решила за нас Тома.

Выпотрошив всю троицу стальным взглядом из-под капюшона, сестрисса кивнула.

– Ладно. Вы уже спали вместе?

– Да, ваше преосвященство. – Томина голова опустилась.

Взгляд из-под капюшона заволокла ночь.

Меня пробрало не хуже. Не уследил?! Когда? У Малика, пока сладкая парочка вместе с его отрядом гонялась за мной и царевнами? Но с ними был папринций. И Малик, что тоже немаловажно.

– Не подумайте ничего плохого, – простодушно продолжила Тома. – Просто в одной кровати.

Отлегло. У сестриссы тоже.

– Что послужило мотивом?

– Холод и отсутствие других кроватей.

Сестрисса Устинья медленно кивнула:

– Принимается. В твоем поступке нет греха.

Сама постановка вопроса свидетельствовала, что неосведомленный в таких тонкостях дядя Люсик дал неправильный совет насчет последней ночевки.

– Простите, мне известны еще не все обычаи. – Тома бездумно теребила пальцы. – Как нам располагаться на ночь, чтобы все было по правилам?

– Не дать греховным мыслям перевесить благие.

– То есть, блюсти себя до свадьбы, правильно?

– В школе уже проходили ловиласку без третьей составляющей?

– Н…не помню такого.

А у меня полыхнули щеки и уши.

– Жди церемонии, – жестко продолжила сестрисса. – Твои невесторы отучатся и в положенное время покажут тебе небо в алмазах. Пока они учатся, можешь явиться в храм, если возникнет желание. Всегда приму с радостью, наставлю на путь истинный во имя Аллы-утешительницы, да простит Она нас и примет.

– Спасибо.

– Не за что. – Устинья перевела дух. – Что можешь сказать по поводу своих избранников?

– В каком смысле? – Лицо Томы вновь напряглось, щеки ввалились, скулы четко обрисовались на загорелом лице.

– Чем руководствовалась при выборе, каким желанием?

Ох, съязвил бы я на эту тему.

– Желанием… создать семью. Чтобы вместе было хорошо, а по раздельности – плохо. Чтобы за другого жизнь отдать и почитать это счастьем.

– Одобряю. Теперь один из главных вопросов, от которого зависит ваше счастье: можете доказать отсутствие родственных связей хотя бы до четвертого колена?

– Легко. – Тома даже улыбнулась. – Любые связи невозможны, ведь я прибыла из другого мира.

Действительно, о чем еще говорить?

– Принимается. А невесторы между собой? Закон крови строг, ибо сказано: не бери мужа вместе с братом его.

С разрешающего жеста Томы ответил я, давно готовый к такому повороту:

– Мы настолько далеки в родстве, что не знаем ни единого человека, кто имел бы родственников в семье другого.

Хорошо, что я не пошел у Томы на поводу и не сделал Юлиана Елениным-вторым. Сейчас бы напоролись.

– Не знаете или не имеете? – хитро прищурилась сестрисса.

– Не имеем, – вдруг твердо выдал Юлиан.

Васильковые глаза осветились искренностью. Губы вновь сжались, и говорящая статуя вернулась в состояние камня. Умница. Если все кончится хорошо, дам орден. Или не орден. Или не дам.

– Принимается. А как давно вы прибыли на нашу сторону гор?

Я открыл рот, но прозвучало останавливающее:

– Пусть говорит Юлиан.

– Давно, – честно объявил он.

И снова – тот же до самозабвения преданный взгляд, которому гордость не позволит сказать неправду. Любопытно, а сможет он соврать с тем же выражением лица?

– Как давно?

– Не знаю.

– Месяц? Год? Десять?

– Много-много дней. Не счесть.

Сестрисса задумалась. Через миг Юлиана озадачил следующий вопрос:

– Двадцать отнять пять, это сколько?

– Много, – искренне сообщил парень.