Как я был пособием

Гнездо затрещало и качнулось. Мы оба на миг застыли. Завязалась осторожная борьба. Марианна старалась взобраться на меня, а я, возмущаясь подлостью собственного подсознания, пытался этого не допустить. Бороться было весело и страшно: ветвяная конструкция не прощала раскачиваний и резких движений.

Наконец, я поймал руки противницы, скрутил и водворил на место вместе с хозяйкой. Царевна брыкалась и лягалась. Яростно защищаясь, она царапалась, как дикая кошка, один раз даже укусила, но, получив ответ той же монетой, сделала соответствующие выводы. Зубы больше не использовались, но коленки пинали, а локти били куда придется. Все это – с минимальной амплитудой, чтобы не потревожить наш воздушный замок. Дерево недовольно ворчало. Дождь не прекращался, хотя и несколько ослаб. Я нагло пользовался преимуществом в физической силе и, нефатально помяв, сумел прижать царевну к боку и обездвижить. Она извивалась, пыхтела, но не сдавалась. Корявыми рывками ее конечности отвоевывали сантиметры свободы, чтобы снова броситься в атаку. Ноги оплели меня как змеи и держались не хуже абордажных крючьев.

Жаркая возня давно вышла за рамки первоначального замысла. Теперь мы просто боролись, позабыв о причине – тискали друг дружку, отстаивая право на собственное мнение, по ходу действия забыв, на какое.

Оглушительный треск заставил опомниться.

– Ой! – Марианна прижалась ко мне, хватаясь как за соломинку, в глазах – ужас. – Падаем?!

– Пока только в моральном плане.

– Хам.

Гнездо удержалось, обломилась только одна из нескольких поддерживающих ветвей. Дерево вынесло последнее предупреждение, и мы вняли. Царевна расслабилась, восстанавливая дыхание, ее отлипшая от меня грудь совершила мощный и протяжный вдох-выдох. Сердца колотились, что стало особенно заметно, когда их разъединили. Я вернул соседку к нашим проблемам:

– Не пойму, чего ты хочешь: чтобы я продолжил урок или чтобы обиделся?

– Мужчины не должны обижаться.

– Мне можно, я еще подросток.

– Если ты не мужчина, это исключительно твои проблемы. – Тонкие пальчики задумчиво побарабанили по моей груди – Впрочем, мои тоже. Забираю свои слова обратно. Продолжай, слушаю.

Я указал в прикрытое ладонью междуножье:

– Запоминай: удачный удар в эту область мгновенно лишает мужчину возможности сопротивляться.

– В качестве примера болевой точки для рукопашной – понятно. А возможность иметь детей после удара сохранится?

Никогда я не задумывался о таком способе контрацепции. Хорошо, что на уроке никто не удосужился спросить Варвару, ей хватило бы мозгов устроить эксперимент.

– Думаю, если ударить о-очень сильно… Нет, давай сменим тему, для мужчин она слишком больная. Во всех смыслах.

– Хорошо, – мгновенно согласилась примерная ученица.

Теперь она внимательно слушала. Щека и ухо лежали на моей груди, губы при выдохе нервировали сосок. Разметавшиеся волосы старались попасть в нос, отчего приходилось по нескольку раз в минуту выпрастывать правую руку, чтобы почесаться. Моя левая рука продолжала охватывать слушательницу во избежание новых нежданчиков. Ну, и просто охватывала, без причин. Как утверждал Карнеги, у каждого поступка есть два мотива: благородный и настоящий. Мой настоящий мотив царевне, думаю, был понятен. Она не возражала. Что еще надо? Моя рука лежала на ее талии, ее руки – на моем животе и снизу вдоль тела. Обоих все устраивало. Пока.

Я продолжил дикторским голосом:

– У женщин бывают красные дни, а бывают и белые. Это дни ребенка.

– А остальные? – Русая головка царевны чуть приподнялась, макушкой задев мой подбородок. – Они как-нибудь называются?

Не хотелось упоминать, но теперь мне уже не выкрутиться. Пусть уж, для общего развития.

– Зеленые. Примерно по пять до и после красных.

– Это когда опасный способ становится безопасным?

Она любопытствует, намекает или издевается? Даже думать не хочу.

– В известных пределах. Для большей безопасности нужны специальные пилюли или мужские накидки. Это такие посредники между мужчиной и женщиной в момент… единения.

– Хорошо сказал: «единение». «Любовь» – слишком выхолощено, да и просто мерзко, когда относится к движениям одного человека внутри другого. «Ловиласка» напоминает целое предложение, требующее искать и не сдаваться. А если я уже нашла и сдаюсь? – Марианна замялась. – Прости. Не будем о грустном. Можно еще вопрос?

– Если строго по теме.

– А прерванная ловиласка? М-мм… единение?

– Самый небезопасный из способов, которые считаются безопасными. Вспомни хотя бы начало моей лекции про тысячи из миллионов.

– Понятно. Слушаю дальше.

Я куснул зубами губу, но умных мыслей это не прибавило.

– Собственно, все, – признался я.

– Не может быть. Обычно урок кончается демонстрацией способов… единения по всем видам.

– А ты откуда знаешь?

Ушки царевны запылали.

– Слышала.

– Другие ученицы делились кое-какими впечатлениями?

– Кое-какими. Именно. – На меня воззрилось заострившееся лицо – резкое и чуточку злое.