Как я был пособием

– Врата райского сада, – заговорила она невероятно серьезным голосом, глядя куда-то вдаль, поверх меня, – отворяются древом познания. Женщина сочетается с мужчиной, но сначала они должны как можно лучше узнать друг друга. Узнать во всех смыслах. Узнать и принять такими, какие они есть. Ты готов узнать и принять?

– Я уже ответил «да» на все будущие вопросы, не тяни время.

А Марианне теперь вовсе не хотелось торопиться. Она церемониально продекламировала:

– Поселила Алла-предусмотрительница, да простит Она нас и примет, созданного Собой человека в саду райском и заповедала: от всякого дерева можешь есть, а от древа познания добра и зла не ешь. Но не потому, что умрет тогда человек, а в день, в который вкусит запретного, откроются глаза его, и будет знающим добро и зло. Кончится детство, отпустит его родительница из домашнего уюта райского добывать хлеб свой насущный и за поступки свои отвечать. И заповедует: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте.

Наклонившись вперед, Марианна взяла мои щеки в ладони, и ее губы нежно и как-то особенно страстно приникли к моим губам. Наступил тихий, плотный, длительный поцелуй. Как удар тока, растянутый на века.

И я не отказался. В голове, как в разбитом аквариуме, расплескались мысли, причем не те, которые живут там обычно, пассажиры мозга, а погоняемые плетью слуги инстинкта. Жалкие, жадные, жирные, жуткие. Заискивающе грубые. Агрессивные. Которые мечутся от «чего изволите?» до «пошел вон!», а также жаждут всего и сразу, и чтобы ничего за это не было. Языки встречались, игрались, переплетались. Чужой язык, как нападающий на футбольном поле, пытался обойти моего защитника и забить мяч в ворота. Я перехватывал, не пуская дальше центра поля. Выпихивал его. Заталкивал обратно и забивал сам. Моего форварда пасли и окучивали, ставили подножки и самым наглым образом заваливали. Я не сдавался и вторгался снова и снова. По центру и по флангам. Красиво обводил или брал напором. И…

Го-о-о-ол! Чужие ворота обняли меня, сжав со всех сторон, словно сломавшись. Возникло ощущение, что сейчас придет в гости собственное сердце и спросит: «Ничего, что я без стука?» Меня всосало внутрь, а действо все продолжалось – то ли поцелуй, то ли обед друг другом. С чавканьем и рыканьем. До окончательного безвольного воя.

Взвыл, видимо, я.

Марианна отпрянула. Ее ищущая ладошка, что осторожно потянулась к запретному, вдруг отдернулась.

– Ты… уверен? Не сделаешь потом меня виноватой?

Ути, кто это у нас такое спрашивает?

– А ты?

– Я – уверена. Давно.

– А насчет виноватых?

– Дурачок. – Глаза царевны затуманились. – Ты же знаешь, как я тебя…

Она замялась. Очень вовремя. Потому что – не надо.

– И я тебя, – воспользовался я паузой, пока с губ Марианны не слетело нечто непоправимое, все меняющее и абсолютно сейчас не нужное. – Я тоже очень-очень…

Секунда тянулась за секундой. Одна. Две. Три. Четыре… Взгляд Марианны резал на кусочки.

– … очень тебя хочу, – закончил я, наконец, и резко привлек к себе царевну с такой силой, что у нее косточки захрустели. Когда ее ушко оказалось в пределах досягаемости, я зашептал: – Только помни одно. Сейчас я как бы с тобой… но представляю другую.

Еще секунду по инерции Марианна счастливо улыбалась.

И вдруг все кончилось.

Оцепенение.

Шок осознания.

Царевна вырвалась и застыла, окаменев и глядя в сторону, и только бурно вздымавшаяся грудь сообщала, что сердце не остановилось.

Некоторое время мы молчали. Нервы успокаивались. Наверное. Не знаю. Мысли, если это мысли, витали в другой вселенной.

– Спасибо за честность. – Голос Марианны звучал глухо и безжизненно. – Представляю, как тебе было тяжело.

Было?! Я ничего не говорил не потому, что нечего сказать, а потому что руки еще ощущали потерянное, а недоумевающий организм продолжал жить надеждой. Каждая клеточка вопила от отчаянья, объясняя мне, какой я кусок идиота. Мол, не мог смолчать?! Не мог сказать потом?!

Дождь давно закончился, причем так же внезапно, как начался, а мы, занятые собой, даже не заметили. Ветер быстро унес тяжелые тучи. Посветлело. В том числе в головах. В моей голове уже начала складываться примирительная речь, когда Марианна вдруг погладила пальцами мою грудь. Мягко и деликатно. Потом она резко отвернулась и зарыдала. Она старалась сдерживаться, отчего вместо плача из груди вырывался клекот – захлебывающийся, срывающийся, жутковатый.

Для мужчины есть единственный способ победить в споре женщину: заплакать первым. Но тогда он не мужчина. К тому же, мне не хотелось победить, мне просто хотелось оставаться мужчиной, невзирая на обстоятельства. Продышавшись, я успокоился сам и начал приводить в чувство напарницу.

– Прости, – сказал я, ответив легким встречным поглаживанием.

– И ты прости. Я стараюсь делать все, как надо… но надо ли?

– Только так и надо.

– Человек, который забрал твое сердце, скорее всего мертв. Ты любишь не человека, а свою память о нем. Посмотри вокруг. Может, увидишь что-то или кого-то еще?