Как я был Анной

Пульхерия включила таймер. Поначалу молчание была хрупким, погрязшим в недоговорённости. Минут через десять оно обросло солидностью. Через полчаса мужчина почувствовал удовольствие и попытался молчать не только внешне, но и внутренне. Ему хотелось привести свой ум в соответствие с губами. Это ему почти удалось, когда впереди замаячила мелированная шевелюра. Молодой писатель из Брянска был пьян и шёл слегка покачиваясь. Мужчина втянул воздух и схватил Пульхерию за локоть. Улица пахла псиной. В тёмной арке, до которой мелированному оставалось метров пятьдесят, а мужчине все семьдесят, притаились оборотни. Нарушать випассану мужчина не хотел. Он показал на нос, на Пульхерию, мелированного, а потом прижал палец к губам. Пульхерия распробовала воздух и всё поняла: она забирает мелированного, а он разбирается с оборотнями. Прочитав это в её глазах, мужчина побежал, а потом прыгнул, приземлившись в пяти метрах от арки. Прыгнула и Пульхерия. Оказавшись за спиной мелированного, она легко шлёпнула его по виску, подхватила и затащила в подъезд. Мужчина вошёл в арку. Оборотней было трое. Они не перевоплотились, но были на грани. Лохматые, крепко сбитые мужики. Сверхъестественная форма крестьянства. Они сразу учуяли его присутствие. Мужчина остановился в метре от них. Нарушать випассану он по-прежнему не собирался. В арке звенела тишина. Наконец один из оборотней заговорил.

— Мы тебе ничего не скажем. Просто знай, что ты не уйдёшь из Ленинска. Ты умрёшь здесь.

Мужчина улыбнулся и развёл руками. Троица обратилась. Клочки одежды усыпали асфальт. Мужчина снял очки и сразил их сабельным взглядом. Оборотни лишились голов. Мужчина называл этот свой взгляд «вдовьим», потому что «вдовой» раньше именовали гильотину. Зачем-то отряхнув руки, мужчина вышел из арки и одним прыжком подлетел к Пульхерии. Пульхерия курила возле подъезда, где лежал мелированный. Взяв её под руку, мужчина направился к гостинице. Через пять минут пропиликал таймер.

— Всё кончено?

— Да. Их было трое.

— Всё нормально?

— Не совсем. Они поняли, кто перед ними, но всё равно уверили меня в моей смерти.

— Пёсьи понты. У тебя нет врагов в живой природе.

— На самом деле есть. Если оборотни объединились с охотниками на вампиров, что представить трудно, но можно, то у них появляются шансы. Понимаешь, уйти я смогу откуда угодно и когда угодно. Однако я не могу уйти, пока молодые писатели и мастера не разъедутся по своим городам. Надеюсь, завтра оборотни пойдут через площадь, и там я дам им бой. Ты будешь на церемонии закрытия. У входа. Если кто-то уйдёт от меня, он не должен уйти от тебя. К тому же не забывай про Пелевина. Завтра он вполне может проявиться.

— Слушай, но мы не боимся серебра!

— Я знаю. Серебра, чеснока, святой воды, крестов и солнечного света. Мы боимся только голода и не любим противную нетворческую кровь. А ещё нас можно сжечь. Или разрубить на части и зарыть их в разных концах света. Тогда ты умрёшь.

— А ты?

— Я оживу. Правда, на это уйдёт несколько тысячелетий. Я и так допустил Вторую мировую. Такого подрыва кормовой базы не знала история. Если я буду ворочаться в земле и допущу Третью, то неизвестно, что вообще останется от человечества.

— Ты нагнетаешь, милый. Всё не так серьёзно. Оборотни просто трепались. Хочешь, я расскажу тебе шутку? В интернете вчера прочитала. Про Гёте. Ты ведь пил Гёте?

— Пил. Строгость Рейна и пикантная цыганщина. Не знаю, откуда она взялась. «Гран Крю». Про «Гран Крю» никогда не знаешь, почему он такой, какой есть. Давай шутку.

— Из «Фауста». «Знай, Мефистофель, выберу я Свет! Но, Фауст, это пидора ответ!»

Мужчина расхохотался. Пульхерия улыбнулась. На Ленинск опустилась ночь. В номере мужчина подгрёб её к себе и уснул. Её волосы щекотали ему нос, но мужчина терпел. В глубине души он надеялся, что утром его убьют. Сам он не смог найти способа окончательно развоплотиться. Может, кто-то другой сумеет это сделать?