Так было и у нас в России.
Франсуа возглавлял здесь, в Москве, отдельное подразделение банка CSFB, имевшее схожую аббревиатуру – CSFP. В общей структуре мощного и агрессивного банка CSFB это подразделение было еще более агрессивным – акула среди китов инвестбизнеса.
И больше всего их интересовали продукты Fixed Income, то есть долги – как раз то, чем решил заниматься я, когда возглавил департамент долговых обязательств МФК.
Мы – я и Франсуа – оказались в чем-то очень похожи. Мы оба начали работать в больших структурах. Я пришел в группу «Онэксим-МФК», а он – в группу Credit Suisse. Я возглавил отдельный департамент внутри банка, а он – подразделение CSFP. Я собирался заниматься внутренними долгами России, и Франсуа тоже хотел заниматься именно этим.
И еще… и он, и я хотели зарабатывать деньги, большие деньги.
Мы почувствовали это родство, и нам сразу стало ясно, что мы можем очень хорошо дополнить друг друга. Франсуа не хватало знаний и понимания русского рынка и Москвы вообще. А мне не хватало его западных денег.
– Я найду любые деньги, привлеку сколько угодно средств, – сказал он мне тогда. – Мне только нужны реальные инструменты, реальные сделки, на которых можно сделать хорошую прибыль!
Он был французом лет сорока, хорошо говорил по-английски, но русского вообще не знал. Пытался учить, но получалось у него это плохо. Мой английский к тому времени тоже был не блестящим, но достаточным, чтобы мы с Франсуа быстро и легко понимали друг друга.
И постепенно у нас сложился тот тандем, который и позволил нам зарабатывать деньги.
До того момента Франсуа, как и вообще CSFB, в основном «упаковывал» и продавал иностранным инвестфондам российские ГКО[27]. Доходность для хедж-фондов от этих операций с ГКО могла тогда достигать 20–25 % годовых в валюте, а иногда и больше.
Это была огромная для них доходность.
Но рынком ГКО в тот момент стали заниматься и другие иностранные инвестбанки, да к тому же ставка доходности стала постепенно уменьшаться, и Франсуа начал искать, что можно купить еще, кроме ГКО.
Так что наша идея с «товарными» векселями «Лукойла», которая могла дать доходность в три-четыре раза больше, чем по операциям с ГКО, ему – и всему CSFB – очень понравилась.
И мы начали скупать такие векселя для CSFB.
Мы, МФК, стали зарабатывать при этом большие комиссии на перепродаже векселей самому CSFP или напрямую CSFB, а они, в свою очередь, получали свои комиссии, «упаковывая» эти наши «товарные» векселя в «линк-ноты» и перепродавая их различным мировым хедж-фондам из Нью-Йорка и Лондона.
Еще полгода назад, работая в ТУБе и борясь за его выживание, я ходил по рынку и сам, и вместе с Козыревой, и с друзьями в поисках новых клиентов за свободными деньгами. Мы тогда у всех просили денег – просто так или под залог наших купленных и построенных зданий. Но нам никто ничего не давал.
А теперь для меня картинка резко изменилась. Теперь уже за мной стал ходить ведущий мировой инвестиционный банк, предлагая мне столько денег, сколько я попрошу, лишь бы были прибыльные сделки.
Инвестбанкир (осень 1996 года)
Начав проводить первые сделки по векселям «Лукойла» с CSFB, я наконец-то понял, что же это такое – инвестиционный банк. Я много раз сталкивался с этим словосочетанием, но не вдумывался в него, не ощущал, не чувствовал его глубинный смысл.
Когда я слышал этот термин, я понимал его, скорее, как какой-то рекламный лозунг. Мол, вы все, коммерческие банки, занимаетесь какими-то кредитами, расчетами, платежами и прочими подобными операциями, а мы, «инвестиционный банк», занимаемся – инвестициями! Мы вкладываем в заводы, в производство, в землю, в торговлю, в реальный бизнес, в реальную экономику.
И вот только теперь я понял, что все это не так.