НИЧЕГО НЕ ПРИНИМАТЬ ОТ ЗАКЛЮЧЕННЫХ,
НИЧЕГО НЕ ДАВАТЬ ЗАКЛЮЧЕННЫМ.
НЕ ДЕЛИТЬСЯ С ЗАКЛЮЧЕННЫМИ ЛИЧНОЙ ИНФОРМАЦИЕЙ.
НЕ УСТАНАВЛИВАТЬ И НЕ СОГЛАШАТЬСЯ НА ФИЗИЧЕСКИЙ КОНТАКТ С ЗАКЛЮЧЕННЫМИ.
НЕ ПЕРЕДАВАТЬ ИНФОРМАЦИЮ ОТ ЗАКЛЮЧЕННЫХ ЛЮДЯМ ИЗВНЕ.
НЕ ПЕРЕДАВАТЬ ИНФОРМАЦИЮ ЗАКЛЮЧЕННЫМ ОТ ЛЮДЕЙ ИЗВНЕ.
Харриет в той или иной степени нарушила каждое из этих правил. Она приносила газетные и журнальные вырезки о книгах. Она приносила открытки с яркими картинками, чтобы пробудить воображение. Однажды она принесла «привет» от Вайолет и доставила ей «ответный привет». К тому же каждую неделю она приносила себя – наполненную до краев и ничем не связанную.
Мистер Флиндерс вернул ей сумку.
– По-моему. Вы. Уже были. Предупреждены. Ранее. – Мало того, что он произносил фразы в рубленой манере, он обожал пассивные обороты. – Установлены правила. Для безопасности и благополучия. Волонтеров. Что касается заключенных. Их пребывание в заключении нацелено. На. Полезность обществу. Организованность. Повышение дисциплины. Поддержание порядка.
– Извините, мистер Фигиндерс. То есть Флиндерс.
О боже. Сумка соскользнула с колен, и под его взглядом, обжигающим гневом, Харриет нагнулась, чтобы поднять ее. Выпрямившись, она взглянула на него в упор.
– Мистер Флиндерс, вы меня отпускаете?
– Вы мне сами скажите, миссис Ляпсон. То есть Ларсон. Вы скажите. Что бы сделали вы. На моем месте.
– Я бы сделала предупреждение и надеялась на лучшее, потому что Книжный клуб создан исключительно для повышения дисциплины и поддержания порядка.
– А пташка мне другое напела. – Он скривил тонкие губы. – Вязаная пташка. Контрабанда. Которую не следовало выносить. Из здания.
– Это подарок, мистер Флиндерс. На память, – сказала она. – Женщинам нравится Книжный клуб, они решили выразить благодарность.
– Они не свободны. В своих действиях. После вынесения приговора. В том числе. Они не свободны. В выборе способа благодарности.
«Ради бога, говори ты по-человечески», – подумала Харриет, но смысл он телеграфировал вполне понятный: позволять женщинам делать то, что им хочется, не согласуется с его взглядами на перевоспитание. Ему не нравится смех, доносящийся в его кабинет. Ему не нравится, как они склоняются над листками. Ему не нравится, что заключенным хотя бы на час удается сбежать от тюремной рутины, тогда как ему – нет.
– Безопасность. Наших волонтеров. Здесь это серьезно. В особенности. Волонтеров старшей возрастной группы. – Он кисло улыбнулся. – Волонтеры более молодой возрастной группы. Изворотливей.
Огромных усилий – титанических, исполинских, нечеловеческих усилий – потребовалось Харриет, чтобы не схватить канцелярский нож и не воткнуть его мистеру Флиндерсу в глотку.
В Книжном клубе ее бдительность притуплялась, это правда, – она разрешала себе забывать, где находится. Но дело было не в том, что ее старческий мозг сбоил, а в том, что женщинам требовалась ее искренность, а не изворотливость. Каждую пятницу они погружались в иную реальность, которую выбирали сами. Что уж тут такого криминального?
– У нас здесь. Не кофейня. Где читают стихи. – Мистер Флиндерс откинулся на спинку стула, довольный своей аналогией. – Деяния чудовищной безнравственности. Были совершены. Этими особами. От подробностей которых. Ваша кашемировая кофта рассыпалась бы. На нитки.
«Вот оно что, козел ты тупой, – подумала Харриет. – Я, значит, пустоголовая дурочка в кашемировой кофте, идиотка, безмозглая добрячка, сентиментальная клуша, не ведавшая в жизни проблем, представительница „золотого миллиарда“ в шелках и бархате».
Подавив порыв послать его куда подальше, чего ей отчаянно хотелось, она решила прибегнуть к лести.
– Мистер Флиндерс, а вы сами, простите, не поэт? У вас постоянно проскальзывают такие необычные синтаксические конструкции.
Невероятно, но он смутился.
– Случалось, баловался, – признался он. – Но жизнь внесла коррективы.
– О, разумеется, она постоянно их вносит, – согласилась Харриет. – Вот почему так важно поддерживать в себе творческую искру. Даже для женщин, которые…
– Довольно. – Словно оборотень из фильма ужасов, он молниеносно преобразился. – У вас был шанс. Соблюдать правила. Вы не возжелали.
– Но на следующей неделе я должна получить очередной книжный заказ, уже оплаченный. Если мне можно хоть…
– Нет.
Харриет с омерзением представила его стихи: «Как же я. Люблю тебя. Давай же. Перечислим как. Именно».
Она поднялась со всем достоинством, на какое сейчас была способна, – его оказалось немного.
– Эту кофту я купила на распродаже в «Ренис», со скидкой в сорок процентов.
Она прекрасно понимала, что это слова богачки, прикидывающейся бедной, но остановиться не могла.