Как читать книги

– Я устроил жуткую сцену в этом чудесном месте, – сказал Фрэнк. – И я очень и очень сожалею.

– Это пусть она сожалеет. – Марни поджала пухлые губы. – После того, что совершила.

– Подумать только, а мы чуть не отдали ей кошку, – добавила Робин.

– В прошлом году у меня была мысль работать на линии психологической помощи. – Громоздкие очки Бейкера переместились на лоб. – Думаю, у вас случилась, типа, вспышка прошлого? Типа, временный психоз?

– Ох. Я, нет, я не…

Все закивали, в магазине воцарилась тревожная тишина, из отдела «Игры и головоломки» выглянул единственный озадаченный покупатель. Молодняк сгрудился в кучу, их лица, полные сочувствия, которого он не желал, напоминали лица присяжных.

– Я не хотел никого испугать, – пробормотал Фрэнк.

Все еще ближе подступили к нему, стараясь не пропустить ни слова.

– Заберу инструменты и пойду. – Во рту у него пересохло, и слова выговаривались с трудом. – Девушка заплатила за то, что сделала. Она хороший человек. Вот и все.

В устремленных на него глазах появилось благоговение.

– Фрэнк, это так прекрасно. – Молчание нарушила восхищенная реплика Бейкера.

– Пожалуйста, не надо.

– Вот бы мой папа был такой понимающий, – вздохнул Джейк, на его футболке было написано: «ОСТОРОЖНО: ЖИВОЙ ПИСАТЕЛЬ!»

– Фрэнк – папа нашего магазина. – Марни положила руку Фрэнку на плечо.

– Ой, а то! – подтвердил ее слова кивок Бейкера. – Фрэнк – папа нашего магазина.

– Мы любим вас, Фрэнк! – Робин всплеснула руками в ярких кольцах.

Они его любят? И кем именно они его считают? Конечно, любят то, что навоображали себе – старину Фрэнка, идеальный образ отца из ушедших времен, когда отцы проверяли уровень масла и подкачивали шины. Ладно, это нормально. Он не против. Он ведь тоже любил то, что они навоображали.

– Вы от нас не уйдете, – сказал Джейк. – Мы не отпустим.

– Пообещайте остаться!

Ему хотелось остаться, хотя они и будут теперь смотреть на него по-другому, будут стараться оградить старого бедного вдовца Фрэнка от новых потрясений. Но он заслужил это унижение после случившегося срыва, в котором сам виноват, и потому согласен нести этот груз – хотя бы для того, чтобы им было легче простить его, отдавшись порыву видеть его в лучшем свете.

– Я остаюсь.

Магазин взорвался радостными воплями, будто у него день рождения, а, собственно, так оно и было – он родился четырнадцатого мая. Вечером ему позвонит Кристи с длинным перечнем изобретательных и подобающих для хорошей жены мероприятий, которые устроила бы Лоррейн, будь она жива, закатила бы вечеринку, которую она хотела, а он – нет.

Внезапный укол памяти: Лоррейн в желтой шелковой пижаме за кухонным столом читает газету, он готовит ей кофе и тост. Ставит перед ней, она поднимает глаза, лицо у нее вовсе не как после сна, прическа идеальная, хотя она еще даже душ не принимала. «Спасибо, милый, – говорит она. – Люблю твой кофе». Она говорила так каждое утро. «Люблю твой кофе». Хотя бы это он ей дал. Хотя бы это она любила.

– Чем мы можем помочь? – ласково спросила Марни.

– Сделать вид, что ничего не случилось. Я бы предпочел так.

И все тут же с нарочитой деловитостью засуетились, отдавая дань просьбе Фрэнка. Он слушал приятный глуховатый стук книг, составляемых на полки, щелканье по клавиатуре – заказы, поиск книг, – шуршание громадного пакета с кошачьим кормом; он чувствовал, что за ним наблюдают – предсказуемо, – и хотя от этого коллективного взгляда веяло теплом и искренним сочувствием, это было слишком, ох как слишком. Больше не быть ему разнорабочим, который ладит с кошками и невинно флиртует с их самой ценной покупательницей. Теперь он в центре внимания. А ведь прежде это был райский уголок, где можно ощущать себя незаметным.

В подвальной кладовке, среди шатких стопок книг, он обнаружил раму с синим стеклом – удивительно, но стекло уцелело, треснуло, но не раскололось. Но все равно придется искать другое, а это непросто. Рассыпавшиеся инструменты кто-то заботливо сложил в хозяйственную сумку и поставил рядом с его по-прежнему открытой коробкой. Он представил, как кто-то из молодняка – скорее всего, Марни – аккуратно, будто суфле, несет вниз открытую коробку, чтобы не рассыпать то, что еще не рассыпалось, и кто-то другой приносит подобранные на полу инструменты, осторожно, по одному, опасаясь, чтобы не пораниться, не поцарапаться, не проткнуть себе что-нибудь, не распилить себя ненароком. От этих мыслей он вдруг развеселился – впервые с того дня, когда перед его глазами возникло пугающее видение: Вайолет Пауэлл.

Он отнес инструменты обратно наверх – пора возвращаться к недоделанной работе. Время от времени звякал дверной колокольчик, но Харриет, к счастью, не появлялась. Установив раму – стекло заменит потом, – остаток дня он провел, укладывая в отделе «Биографии» новый плинтус: пилил, шлифовал, прибивал, красил. Он всегда любил такую работу, ее вдумчивую повторяемость, но в тот день суетливые мысли постоянно уводили его к одному и тому же: молодые его простили, но предстояло просить прощения еще у двоих, и он не знал, как это сделать.