Как читать книги

Как странно слышать имя Вайолет. Харриет это обезоружило.

– Я дала ей копию, – вырвалось у нее.

Все уставились на нее.

– Вы чего, видели ее? – спросила Рене.

– Я… наткнулась на нее, когда бегала по магазинам.

– Вайолет в Портленде?

Харриет колебалась.

– Ее отправили в город – это все, что я могу сказать.

Дженни Большая рассмеялась.

– Ну вы даете, Буки, – уголовница из вас хреновая.

– Хуже некуда, – согласилась Рене.

Джасинта отложила ручку.

– Передайте ей, что я стала настоящим поэтом, – попросила она.

– Если снова ее увижу, – ответила Харриет.

– Спорим, увидите, – пискнула Эйми своим мышиным голоском и вытащила из лежащей на столе стопки лист бумаги. – Вы собираетесь попросить нас написать что-нибудь пентаграммным ямбом?

– Пятистопным, – поправила Дороти.

Харриет радостно развела руками:

– А почему бы и нет?

– Давайте попробуем, – сказала Дороти, которая когда-то в Барнардском колледже изучала литературу, ей был пятьдесят один год, но выглядела она на семьдесят пять. Тоже седая и старая и тоже могла задремать у камелька. После операции на колене, которая пошла вкривь и вкось, она подсела на опиоиды и… вот и все.

– Спасибо, Дороти, – сказала Харриет.

Готовая к такому повороту, она раздала одиннадцать не слишком популярных теперь школьных тетрадей для прописей, которые обнаружила в «Уодсворт». Переплеты на спирали были запрещены, но и без переплетов тоже не разрешали, если принести их самой. Румяный надзиратель с лицом младенца тетради видел, но спокойно ее пропустил.

Женщины любовались тетрадками – это был шаг вперед по сравнению с серыми листами, которые они брали в офисе блока.

– Жаль, что без замочков, – сказала Эйми.

– Увы, замочков нет, – сказала Харриет. Она купила двенадцать – одну для себя – и теперь раскрыла ее и положила на стол. – Итак, кто-нибудь припомнит…

– Пять тактов на строку, – сказала Дженни Большая. – «КогДА ты СТАнешь СТАрой И сеДОЙ».

– А я не люблю рифмовать, – заявила Джасинта. – Это подавляет мой голос.

– Голос у вас вполне сильный, и не такое выдержит, – сказала Харриет. – Давайте попробуем.

– Но я не стану стих писать такой. – Джасинта надула губы. – Мне по душе мой собственный стиль.

– Не могли бы вы повторить, Джасинта? – радостно попросила Харриет.

– Мне по душе мой собственный стиль.

– Нет, ваше первое предложение, начинающееся с «но».

Джасинта скрестила руки на груди:

– Но я не стану стих писать такой.

– Еще раз, пожалуйста, – попросила Харриет. – Те же слова.

Джасинта прищурила блестящие черные глаза, но послушалась.

– Ну, кто что скажет? – Харриет выжидающе обвела сидящих взглядом.

Дороти поняла первой, за ней Мариэль. Потом громко расхохоталась Дона-Лин.

– Чего это вы? – не поняла Джасинта.

– Ты сказала пятистопным ямбом, Джей.

– Еще чего не хватало, Шоу-Тайм!

Дона-Лин опять засмеялась.

– Но Я не СТАну СТИХ пиСАТЬ таКОЙ.

Теперь уже поняли все.

– А БУки ПЕРвый ПРИЗ сейЧАС возьМЕТ.

Харриет и вправду чувствовала себя победителем: все одновременно говорили, посмеивались, пытались переплюнуть друг дружку, делая в разной степени удачные попытки сочинить что-нибудь в самом элегантном из стихотворных размеров английского языка. У нее получилось.

Женщины, склонившись над тетрадями, писали. В последнее время их книжный клуб постоянно гоняли с места на место, и помещение столовой оказалось самым малоподходящим – мешали запах рыбы и шумные приготовления к обеду. Но женщины писали где придется.

Одиннадцать тетрадей, одиннадцать склоненных голов, одиннадцать ручек двигались по одиннадцати страницам, постигая пятистопный ямб. Двенадцать, если считать саму Харриет, да и Вайолет тоже стоит посчитать – Харриет не сомневалась, что в эту минута она читает эту же страницу у себя в квартире, – и всех их связал воедино давно умерший ирландец.

Поэзия, подумать только. Спасибо Фрэнку Дейглу, подумать только.

Ей вдруг захотелось, чтобы все они сейчас сидели у нее в гостиной, и чувство это оказалось внезапным и сильным – как внезапная любовь. Она хотела, чтобы они устроились на ее удобных стульях и чтобы вокруг висели картины, под ногами лежали ковры, в комнате витал бы аромат хорошего чая. В безопасности и на свободе они бы наслаждались своими лучшими качествами. После того как у нее дома побывала Вайолет, эта мечта казалась вполне осуществимой, и Харриет даже немного сожалела об этом. Ведь о книжном клубе она всегда думала как о коконе, не пропускающем то, что происходит на Воле. А теперь это представление исчезло. Джасинта. Мариэль. Дороти. Эйми. Дона-Лин. Рене. Бритти. Киттен. Шейна. Дженни Большая. Дезире. Она представила их, одну за другой, во внешнем мире, в ее внешнем мире, и концепция кокона развалилась. Никакой это не кокон, это тюрьма, где они не в безопасности, не свободны, где не могут проявить свои лучшие качества.

Минут пятнадцать женщины писали, было слышно, как ручки шуршат по бумаге, кто-то прерывисто вздыхал, двигались стулья. Они закончили более-менее одновременно, это теперь случалось регулярно.

– У моего младшего на следующей неделе выпуск, – отрываясь от стихотворения, сказала Дороти. Видимо, писала о нем.